![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
jlm_taurusТашкентское землетрясение 1966
...хорошо нам в тот вечер было и даже на второй час второй пары попали, правда совсем в непотребном виде, но всё же проявили тягу к знаниям. Наука, усугублённая анхорской столовой не отрезвила и практически на автопилоте приполз домой. Как разделся, спать лёг не помню. Что коктейль из пива с образованием из человека делает!!
День первый 25.04.1966 Я проснулся, вернее очнулся, от крика мамы. Мама страдала тяжёлым заболеванием ноги, сильно прихрамывала и подчас ей трудно было вставать с кровати. На будильник посмотрел– 5:30, мне ещё полчаса спать можно. Слышу, собаки воют, гул стоит непонятный. В окно глянул, небо аж красное, будто отблеск пожара. Я к матери. Только с койки соскочил, вдруг, будто кто правой в корпус со всего маху саданул. Меня обратно на постель бросило. Ничего себе думаю, вчера на Анхоре поднабрались. А мама истошно кричит, зовёт меня. Подбежал. Спрашиваю, шутить пытаюсь: „Что случилось, войну Швеции правительство объявить решило? Пока спал, по радио что ли объявление было? Додумались наконец, как Америку, по надоям молока на душу населения перегнать? Теперь, на работу не пойдём и дружно сдаваться будем. Так это, говорю, не страшно, за то сыр и колбаса в продовольственном без очереди и рубашки нейлоновые без переплаты. Опять же, и аванс вчера выдали. При деньгах теперь. Вот жисть то будет“.
https://www.litres.ru/author/semen-isaakovich-voloshin/
Мама говорит: „кончай языком молоть лучше помоги мне быстро встать и быстрей из дому. Это на землетрясение похоже“. Вышли на улицу. Гул идёт по нарастающей, словно громовой раскат разродиться не может и следом удар, будто кто за спиной мешок цемента уронил. Дома, словно народ похмельный, раскачиваются и скрипят как несмазанная половица. Ощущение, надо сказать ниже среднего. Тяжесть в голове после вчерашней самсы образовавшаяся враз прошла. Картина конечно на улице живописная. Соседи, кто в чём повыскакивали и все жмутся возле калиток под стенами и на манер эрмитажных титанов стены своих жилищ от трясучки удержать норовят, в последствии мифических героев заменили на кирпичные подкосы с произаическим названием“контрофорс“. Оно понятно конечно, добро жилищное большими трудами нажито, но не дай бог тряхнуло бы как первый раз и.... подумать страшно.
Постояли с полчаса. Мужики подымили и давай по одному в дома заныривать, ценности спасать. Мама говорит, ты бы по-быстрому тоже смотался, документы и деньги какие есть прихватить. Неровен час, грохнется всё, по милициям бегать дольше будем, чем дом восстанавливать, да и на себя чего-нибудь накинуть не помешает. Выскочил я в одних трусах, а время по утру ещё прохладное, места некоторые уже колокольчиками позванивать стали. Ринулся борзовым скоком в дом. Только к нашему старенькому письменному столу подбежал, опять гул пошёл и вибрация предвестница очередного толчка наметилась. Рванул на себя ящик стола, а трясёт уже капитально. Ящик документами завален. Схватил первое, что в глаза бросилось-зачётка, стал копаться студбилет до комплекта искать, перевернул всё, а билета нет.Тут стены ходуном заходили. Штаны и рубашку стянул со спинки стула и на выход. Выпрыгиваю тройным на улицу. Штаны и рубашку на себя пялю. Мама спрашивает: «документы и деньги взял?»
Взял говорю, самое ценное и зачёткой трясу. Мама снова : „А паспорта, деньги, документы пенсионные где?“-“Не до них, отвечаю было, студбилет и тот не нашёл „ Оделся, стал марафет наводить. На ту пору, теперь никто не поверит, сколько старой карточкой не маши, носил я роскошную кучерявую шевелюру, которую холил и лелеял многорядной капроновой расчёской. Полез в задний карман штанов, чувствую корочки твёрдые. Достаю студбилет. Ну вот говорю, полный комплект документов.
Мама, смеётся, тоже мне подвижник науки. Я рад. Постояли под стенками ещё полчаса. На работу надо идти. На заводе с опозданиями очень строго было. Опаздываю на час. Случай небывалый. За такое не только премии лишить, но и выпереть могут. Предприятие наше было очень большим и имело несколько территорий в разных концах города. Я работал на площадке расположенной, как потом выяснилось, в самом эпицентре землятресения. Не догадываясь на тот момент о географии тектонических сдвигов ехал в трамвае, даже по сторонам не глядел, с поганым предчуствием предстоящих разборок и трудодисциплинарных взысканий лихорадочно муссируя в голове различные схемы закоса: от классической-будильник не сработал и до сложной: был вызван в милицию свидетелем семейного скандала соседей, бумагу мол дадут завтра. В соседнем парчке был сержант, с которым я когда-то ходил в одну секцию бокса, у него вечером я и надеялся выклянчить справку.
Приехал, подхожу к проходной. Ряд вертушек. И все крутятся, как бестормозные. Народ мигрирует, несмотря на только начавшийся рабочий день, как на территорию, так и назад. Вахтёрши, сидящие в кабинках вертушек выдают и принимают пропуска, ни о чём никого не спрашивая, анархия какая-то творится в нашем режимном ящике. Подошёл счастья испытать, номер пропуска называю, мне его бессловно выкидывают в окошко и открывают проход. Вахтёрша знакомая, всё ж уже почти пять лет на заводе и каждый день через эту вертушку хаживаю, тихонько спрашивает: „ну как ты там? „ Там, говорю, нормально и уже готов байку про семейный скандал выложить, а она: „ а у меня стенка пошла, и плачет“. Жила она за заводским забором в шанхайчике, имевшем прозвище „молочка“. Не осознавая до конца свалившегося на людей горя, имея в макушке только отмазку за опоздание, несусь как угорелый в цех.
Пропуск перед рабочим днём надо было сбросить в прорезь ящика, откуда он извлекался цеховой табельщицей для отметки в журнале наличия работника на месте. Дальнейшая оценка трудовой деятельности находилась исключительно в компетенции непосредственного начальника, то бишь производственного мастера. С последним у меня были добрые, как теперь бы сказали, бартерные отношения. Мой производственный шеф начал трудиться на заводе во время войны, 12 -ти летним пацаном. Роста он был большого и сошёл за 15-ти летнего, таких уже брали. Со временем, проявив недюжинные организаторские способности и крутой нрав был назначен мастером. Имея внушительный вид, он был грозой и полным хозяином на группе.
У него было только два недостатка: 4-х классное образование и он был заикой. По заводу, для таких как он, „образованных“ , а таких было немало, огранизовали обучение-“Курсы мастеров“. Это было нечто среднее между ЦПШ и техикумом, причём на курс приходской школы был сделан основной упор, но давало диплом техникумовского образца.
Шла середина 60-х, и учащийся народ за прошедшие 25 лет изрядно подзабыл „Интегралы“ начальной школы, зато успели обзавестись обширными семьями, детьми а некоторые уже и внуками. Работа занимала, почти все дни недели, домой возвращались усталые, а подчас за полночь. Где там учёба?! Я же, к той поре, учился в институте и слыл, в ближайших кругах производственных сотоварищей, грамотеем. Амбарцумыч, так звался в народе мастер позвал меня и заикаясь говорит: „Ты –ы мне за –а-дачки решаешь, что на курсах задают, я тебе 3 отгула(за прогул) дополнительно к отработанным оформляю. Кроме того, можешь часок в день в свободной сварочной кабине с тетрадками кантоваться. „ Согласился, а про себя думаю: с такой уймой времени, можно не только наш „ликбез“ одолеть но и курсы кройки и шитья параллельно в багаж знаний прихватить. Шутка конечно, но после этого сговора, отношения перетекли из сферы производственных, в сферу коллегиальных.
Прибежал на группу, готовый произнести уже заученную тюльку о превратности супружеской жизни соседей, смотрю из 14 верстаков (мы по двое за верстаком трудились) за тремя движение наблюдается, остальные пусты. Время – 26-ое число, самый разгар заводской штурмовщины, работали мы не ритмично, но ударно по 12-18 часов, а в последние пару дней и вовсе спали в цеху. Была расхожая поговорка, что на самолётах выпущенных в конце месяца нельзя летать без парашюта.
Неправда, можно, сам летал. Но летать надо через раз, чтобы не так часто испытывать судьбу. Правда жизни расставляла всё по местам. Безжалостная статистика утверждает, что аварии происходят как по техническим так и по оккультным причинам, не коррелирующим с временным раскладом выпуска машины. Но, перед посадкой на борт, с шильдиками густо разбросанными по разным узлам машины ознакомиться бы надо, хотя с другой стороны уже поздно-вы летите и опять без парашюта. Так вот. Народ отсутствует. Напарника моего нет тоже. Смотрю Амбарцумыч выплывает из пескоструйки, утренний мастерский обход по участкам-смежникам. Подходит, спрашивает, а сам голову в сторону отворотил, работать пришёл или так предупредить.
Аккуратно интересуюсь, а что можно предупредить и свалить. Можно говорит, но наряды буду закрывать по факту, без поблажки на степень убытка от природного катаклизма. У самого мол, весь дом в трещинах, однако с утра на трудовом посту. Делать нечего, рабочую робу натянул и вперёд, на „мины“. Надо сказать в цехе, кроме разбросанных на верстаке заготовок, практически ничего не напоминало утреннее буйство стихии. Хоть во бремя войны было сотворено строение, но на совесть. Вечером потащился в институт. Разговоры одни: у кого и что в домашнем хозяйстве гавкнулось. Народу мало. Настроение , как у студентов, так и у преподов никакое.
Но уже с чьей-то лёгкой руки, вернее языка пущено в оборот расхоже-весёлое выражение „Ну как вам тряслось?“. Долгое время оно служило в обиходе, заменяя привычное-“привет“. Тут же утка: экзамены в летнюю сессию отменяют. Аттестуют по результатам практических работ и по посещению семинаров. Отправляем старосту в деканат, на предмет выяснения радостной новости. Он идти не хочет, так как имеет кучу задолжностей и лишний раз светится перед деканом ему не к чему. Мы наседаем и практически впихиваем в приёмную к декану. Возвращается он через пяток минут, с лицом, на котором отражалась многовековая скорбь еврейского народа, и при этом заявляет,что не только экзамены,те что по плану сдавать будем, но ещё новый предмет на злобу дня введут, причём на всех курсах сразу .
Тектоника называется. Звучит вроде весело, но мы помрачнели. Что такое тектоника никто не знал. Да и не всё ли равно что сдавать. И всё потекло по обычному расписанию. Тектонику не ввели и это единственное, что было нам послаблением к учебному процессу. Как выяснилось в ближайшее время, это было Нёмино отмщение за внеочередное посещение им институтского начальства. Наукообразное слово тектоника было им почерпнуто в приёмной декана из разговора двух доцентов. Схватив на лету, общий смысл , он тут же, втюхал его нам.Кстати, о тектонике.
Оракул из преисподней. Нашлись, вернее нашёлся в Ташкенте человек, которому утро 26-го апреля, обрушившее на горожан горе и ужас стало манной небесной. По пустыне конечно он 40 лет не шастал и получил сию благодать вовсе не с небес, а очень даже наоборот. Жил-был в городе ничем не примечательный научный сотрудник сейсмической лаборатории. И до того он был непримечателен, что аж ему самому противно было. Наука не шла. Девушки, не любили. Жена его за зарплату презирала.
Другие докторские крапают, а у него и на кандидатскую намека нет. Редкие и низкоамплитудные взбрыки ташкентского сейсмографа не давали и нити надежды, что эта безнадёга когда нибудь кончится. Разыгравшаяся 26-го стихия не думала сворачивать свою деятельность. Трясло с большей или меньшей силой каждый день. Даже теперь, по проишествию более сорока лет, науке ещё не дано предсказывать с какой– либо утилитарной вероятностью место и время этого явления.
У кого же было в то время узнать, когда и какой силы будет следующий толчок? А знать было надо. Народ на взводе, опять же производительность упала, темпов нет. Очётность чернеет, а это похуже землятесения будет. Неместные, нагнанные со всей страны новое жильё строить неохотно на башенные краны садятся, парашюты требуют.
Стали шукать, и вот он пробил его звёздный час. Даже его фамилия созвучна теме дня– Уломов он. Будучи извлечён из подвала, где проводил в полнейшем безвестии, рядом со своим прибором многие годы, он сразу был включён как величайший знаток и Нострадамус местного розлива в десятки больших и малых комиссий. Ежедневные, а то и по 2 раза в день выступления по телевидению, а в остальное время надувание щёк в президиумах различных собраний и заседаний, где он с величием пророка раздавал целым коллективам индульгенции на отворот от их семейных очагов норовящих всё обрушить набегов стихии, подняли его в собстенных глазах до вершины Олимпа, причём и внесли туда же сразу.
Забыв ленты приборов, он бодро и со значением тряс под носами обалдевшей аудитории, бумажками времён Улугбека. Фразы произносимые им были изощрённы и вранливы одновременно, но народ внимал ему, почитая за оракула. В те редкие дни или разы когда его расхожие бредни сбывались, его можно было считать настоящим подвижником науки. Люди осознавали её величие. В особенности сейсмологию. Которую кляли, боготворили и побаивались на манер иконы. На одном из таких собраний с выступлением жреца-прорицателя мне довелось присутствовать. Собрало руководство завода труженников, нашей территории в парчке с летней эстрадой, на предмет вселения в расхристанные стихией души уверенности в окочании разломно– переломных процессов. Тыщи три собралось.
Директор краткую речугу толкнул о необходимости проявить пролетарскую сознательность и несмотря на „бомбёжки“ снизу дать Родине больше самолётов. Народ внимал. Что-то потом и парткомовский секретарь промычал. Ну и как полагается, самое вкусное на десерт. Начальство аж распирает от удовольствия и гордости за то что смогли доставить коллективу такой подарок, будто в голодную годину вагон сахара пригнали и как какое – нибудь заморское диво торжественно, с явным заискиванием произносится его имя. Предварительно опережая события директор сказал, мол в руководстве республики заверили, толчков сильных не будет, вот и товарищ Уломов с научной точки зрения доложит нам это и обоснует.
Неистовые рукоплесания. Ла Скала, со своим итаяльянским темпераментом отдыхает. И вот он вальяжно, осознавая значимость свой персоны, по суше аки по морю подплывает к трибуне. Разворачивает какой-то плакат, подозреваю из введения в науку, что обычно на популярных лекциях „знатоки“(лекторы из наукообразного общества „Знание“) пользуют. В дополнению к картинке, для большей убедительности, достаёт ватман с аккуратно написанной формулой затухающих гармонических колебаний из школьного курса физики и начинает излагать. Публика разинув рот и поедая глазами взгромаздившееся на трибуну чудо внемлет.
Коротко изложив содержание популярной брошюры „Почему бывают землятрясения“ и солидно откашлявшись он произносит на манер судьи, оглашающего приговор:“ Научные изыскания подтверждают общие принципы теории тектонических сдвигов земной коры. И нами, с учётом опыта мировой статистики подтерждено, что всё что полагалось природе свершить для снятия напряжения в зоне ташкентского разлома уже разломнуто и подвинуто, а значит и толчков сильных не будет“. Сказал-как точку поставил.
Буквально сразу, за финальной фразой, раздался гул и сильнейший толчок потряс наше заводское скопище. Стенки цехов, окружавшие садик с собранием, заходили ходуном. Это был самый сильный за историю этого землятресениея горизонтальный толчок. Позже .говорили, будь он вертикальным, город сложился бы, как карточный домик. Пошли крики женщин и крепкое рабочее словцо в адрес оратора. Кому то стало плохо, требуют скорую. Давка на выходе. Хоть и не под крышей проходило мероприятие, люди торопятся в раздевалки, за оставленным барахлом. Уже дана команда проходной, выпускать всех кто попросится на выход. Зашли в цех, а там как Мамай прошёл, всё на валяется на полу, кое-где даже бетонная стяжка полов трещинами пошла, чего и 26-го не было. Вот тогда и ощутили мы все „силу“ науки. Да и постепенное осознание понятия „тектоники“ стало с холодком заползать в душу.
...Трясло в тот год почти каждый день, а первые 2 недели особенно интенсивно. Привыкнуть к этому явлению было практически невозможно, но мы работали, жили и шутили. Молодость! 8-го мая в Ташкент в командировку приехал мамин брат из Ашхабада. Он пережил Ашхабадское землятресение 48-го года. Сутки пролежал под завалами, пока откопали. Выжил чудом. Так вот, приезжает он под вечер, я в тот день в ликбез не пошёл. Мама праздничный ужин сварганила. Дядька, первым делом, ещё чемодан не поставил, дом обежал, во все щели посмотрел, кое-где штукатурку ногтём ковырнул, стены согнутым пальцем на манер кладоискателей обстучал, и говорит: ну вы здесь паникёры! Вы и понятия-то не имеете, что на самом деле за штука эта землятресение.
И маме после ужина: постелишь мне под стенкой, где самая большая трещина образовалась, отдыхать буду. Мама ему говорит, да мы дома, с первого толчка не спим. Все спят во дворе и ты там ложись, я у Софки раскладушку для тебя взяла. Дядька упёрся, ну ни в какую. Поужинали. Пузырёк под маринованную щучку приговорили. Тут он, слегка подморившись, стал рассказывать, как в 41-м под Москвой, будучи командиром пехотного взвода, в воронке от снаряда спал, показывая бойцам на примере, что последний дважды в одно и тоже место не попадает и как в 48-м, на комбинате продукцию давал, под аккопанимент рассыпающихся стен. Короче, героики хватало. Засиделись тогда допоздна, дождик маленький прослезился. Решили-ладно, сегодня дома переночуем. Постели разобрали и не успели свет выключить, как слышим „зверюга“ загудела. Лежим ждём. Дядька вроде уже как похрапывает. Вдруг как дало, как дало. Я вскочил, маму с постели тяну. Во двор выскочили. Родня вся в сборе. Дом у нас хоть собственным числился, 3-м хозяевам принадлежал и проживала в нём куча родственного народа.
Пока туда-сюда, смотрим дядьки нет. Мама говорит: „пойдём в дом посмотрим, если чего-разбудим“. Намаялся за день,уснул наверное. В дом зашли, вдруг крик и словно метеор, в комнату дядька закатывается. Матом кроет на чём свет стоит: „немедленно на улицу, жить что ль вам остолопам надоело? „ Мама ему: „а ты где был? „ В отличие от вас, недоумков, уже 10 минут как на улице стою. Тут смотрим, а он, оказывается уже при полном параде. В рубашке, галстуке и пиджак на руке. Я-то в одних исподнях выбежать успел. Мама ему: „ты щётку зубную из чемодана вытащил, зубы перед сном освеждить“. Дядька: „сейчас чемодан с улицы во двор занесу“. Когда успел? Вот что значит армейская выучка. Три дня, что в командировке был на улице спал. Уехал не простившись, мы на работе были. Вечером пришли. Смотрим:на входной двери бумага с посланием приколота.
...Если без шуток, положение на заводе складывало не совсем хорошее. Ладно бы произошло бы всё разово, тут как у нас принято, пошумели бы для виду, народ очередными глобальными проблемами по строительству светлого завтра озадачили, объяснили бы случившееся происками акул империализма, ну вкрайняк, за чрезвычайность ситуации премию бы по десятке на трудовое лицо выписали, да и забыли до очередного разу. Ан нет. Трясёт и трясёт. Конца и края не видать. Учёные мужья, равно как истинные так и псевдо, выросшие как грибы после дождя сказать что-либо вразумительное не могут, только очереди в пищебумажных магазинах создают, ударно скупая бумагу для научных трактатов готовых в ближайшее время если не подвинуть земную кору, то уж потрясти мир фолиантами диссертационных открытий. Завод был эвакуирован из-под Москвы. И основная масса квалифищированных рабочих приехала вместе с демонтированным оборудованием. Именно благодаря им удалось, практически с колёс наладить выпуск самолётов.
При эвакуации от имени… чуть ли, не самого Сталина, выдавалась бумага, по которой гарантировался возврат в родные Пенаты после окончания войны. Кто-то после войны уехал, но большинство бысто привыкло к тёплому и как тогда говорили „хлебному“ Ташкенту. К сладкому винограду и дымку свежей лепёшки. Однако аромат фруктов хорош, когда ежедневно не живёшь на вулкане, причём в буквальном смысле этого слова. Потянулся цвет заводской в кадры. Увольняться задумали. К тому времени старые, довоенные хибары мало у кого сохранились на их „исторической Родине“, но в Москве и подмосковье, на рабочих спецов голод. Промышленность развивается, плодятся заводы, а квалифицированного токаря или фрезеровщика с огнём не сыщешь. Это тебе не очкарик с диссертацией, каких пруд пруди. Это же элита и цвет любой промышленности. Квартиру, если не сразу, то через пару лет точно дадут, а без лепёшечного дымка и перебиться можно. В министерстве московском, срочно комиссию создали, дабы кадры в отрасли оставить. Стали увольняемых, по другим заводам распихивать, обещая коврижки.
Часть завода, расположенная в эпицентре, не самая большая, другая -агрегатная значительно больше, да и финишная. Заводское начальство всё больше на той, главной площадке. Завод громадный, самый большой в отрасли. Если хочешь к директору на приём попасть, месяца за 3 запишешься может очередь и подойдёт. А тут небывалое.
У нас на площадке приём чуть ли не каждый день, да ещё в полевых условиях под открытым небом идёт. Демократия в действии. Деньги на ремонт, кто просит, прям чуть не из кармана вынают. Все на приём тащутся, некоторые просто из любопытсва с директором поручкаться. В то время я решил к инженерному труду приобщиться. Половина института пройдена, сколько научного гранита, вместе с техникумовскими пирожками перемолото да и опыт определённый за пять лет появился. Очень меня привлекала конструкторская деятельность, что– то было в ней таинственное, высокое и потому очень заманчивое. Опять же культура производственных отношений безукоризненная, по сравнению даже с цеховыми инженерными службами, чистота и полнейшее отсутствие даже намёка на необходимость выполнения планово-матерных ежемесячных показателей.
У нас в институтской группе было несколько ребят, которые уже имели среднеспециальное образование и трудились на инженерном поприще, кто где. Марат, будучи начальником техбюро цеха, имел устойчивый „блат“ с руководителем бригады „крыла“ СКО. Правильной расшифровки аббревиатуры этого конструкторского монстра(там работало до 1000 человек) я не знал. По серости, думал специальным конструкторским делом заняты, понятие истинного их имени пришло позже. На удивление моё тогда, на эту армию конструкторского сопровождения изделий даже ржавого кульмана не наблюдалось. Кругом роились обыкновенные столы, на которых были разложены рулоны кальки и многосотенный улей гудел скрипом безопасных лезвий. Инженером, без полного верхнего образования не брали, зато готовы были принять в бригаду на должность слесаря. Зачем специалист по обработке металлов требовался не ясно, но в штатном расписании такая должность была.
Заявление, с просьбой о переводе я накатал и начальник бригады двинул с моей переводной запиской по длинной цепи заводских кабинетов. Возражений у конструкторского начальства, как я понял не было. Однако стоило начальнику моего цеха позвонить в кадры и бригадира с моей бумагой попёрли куда подальше, да ещё пригрозили в цех, для усиления конструкторской мысли, непосредственно в производственном процессе направить. На рожон он лезть не собирался, тем более доказать ценность кадра, приобретаемого бригадой крыла в лице моей персоны было практически невозможно. Подержав на столе, чтобы было не так неудобно перед Маратом с полмесяца мои бумажки, он передал их ему с грустным видом, мол, сделал всё что мог, но уж больно твой малец „для производства ценен“.
Марат в свою чередь, сунул их мне. Со словами, мол иди к высшему начальству сам, могёт чего и выйдет. Высшее начальство-директор завода, совмещал свою многотрудную директорскую должность с заведованием в ликбезе кафедрой конструкции летательных аппаратов. Нам он ещё не читал. Дисциплина только со второго семестра четвёртого курса начиналась, поэтому с преподом-директором лично общаться ещё не довелось. Видал его близко только раз, когда на учёбу зачисляли. Тема эта безусловно достойна отдельного внимания, но вне рамок этого рассказа. Так вот.
Записался я на приём, что на летней площадке рядом с Зининым буфетом ежедневно происходил и стал очереди дожидаться. Бумаги, что Марат передал, в папочку с ботиночными тесёмочками аккуратно сложил. Речь о стремлении к созданию ковров– самолётов в СКО приготовил, да так образно, что сам в неё и поверил. Через пару дней
секретарша начальника цеха бумажку приносит. Завтра пожалте на приём. Сама от любопытста сгорает. Зачем спрашивает, таким особенным, к директору прорываешься? Я, на манер деда Щукаря, сам не понимая что в самую точку попал: „портфелю, говорю, кожанную просить буду“. Так ты ж ещё институт не закончил! Как закончу говорю, из крокодиловой кожи просить буду. Усмехнулась, ушла.
По дороге с бабами судачит, в меня пальчиком шаловливым тычит. Время приёма в 6. Заканчиваем в 5:30. Дома помылся, рубаху с галстуком напялил. После работы, в соседний цех на душ сгонял, у нас тогда душа не было. Башмаки начистил. Пришёл в садик, отметился что на месте, сижу скучаю. Приём на летней эстраде идёт. Периодически, оттуда крики истошные прорываются. В тот день, преимущественно женщины шли. Дошла моя очередь. Поднялся на эстраду. Кто-то стул вежливо пододвинул. Сажусь перед директором. Напротив-измученный седой человек с мешками под глазами. На меня посмотрел и говорит: где то я вас видел. Неужто думаю, так я на мандатной комиссии запомнился. Смеху тогда конечно было, но чтобы вспомнить через три года… ну и память, даром что профессор.
Ну я коротко, август 63-го и напомнил. Он заулыбался, может быть впервые за день. Помню, помню говорит. Носки-то приобрёл, или какая проблема с ними ко мне привела, а сам аж угорает. Помощник ему бумажку с моими данными подсовывает, готовили приём! Не на голых словах беседа. Там и вопрос по которому пришёл прописан, кадровый. Он в бумажку глянул, отодвинул её, спрашивает как работа, учёба?
Тут я соловьём, что всё мол хорошо, но мечте сбыться не дают. Папку развязываю, волнуюсь, а она, зараза, от волнения этого на узелки затянулась и открываться не хочет. Тут председатель профкома, он рядом сидел, папку у меня взял. Ножичком перочинным тесёмки срезал и назад вернул. Я бумажки достаю и перед директором выкладлываю. Он мне: „скажи суть, в чём мечта и кто мешает“. Тут я ему про неудавшееся слесарничество на конструкторской ниве выкладываю. Вдруг он кровью налился. Кулаком, по столу колотит, ну кажись мой вопрос враз решится. Смотрит на секретаря парткома и аж захлёбывается. Вот же суки, говорит, им для скобления кальки тысячу человек своих бездельников мало, стали ещё с производства тянуть.
И помощнику: "соедини меня с начальником цеха этого начинающего отца советской авиации. Соединили сразу". Директор: "тут у меня паренёк сидит, фамилию мою называет, что Григорьич о нём скажешь"? Ответа не слышу, но по тону директорскому понимаю, характеристика положительная выходит.
Он говорит, для службы инженерной созрел, так ты его технологом назначай, зарплату по минимуму дай, пусть поймёт почём фунт инженерного лиха достаётся. Единицу дополнительную в штат цеха завтра ОТЗ даст и трубку положил. Иди трудись, здесь– на цех показывает самолёты делают, а чтоб кальку скоблить, ты тут лет 20 поработай, а там посмотрим. Так в тот вечер началась моя инженерная биография, и там же кто-то подсказал абривеатуру СКО-скобли кальку осторожно.
К сожалению или к счастью, заниматься этим в жизни не пришлось. Ставку с перепугу ОТЗ по максимуму выделило. Мне назначили оклад на 5 рублей больше минимального, всё ж таки директор распорядился.
И закрутились будни осенним лиственным хороводом. С утра крики, узлы в производстве не идут, кто эту дурь в технологии прописал, брак сплошной гоним, вечером опять крик, через 2 дня сдавать, сборочный стоит, а технологии до сих пор нет. И тут уже никакие катаклизмы в оправдание не идут, трясёт не трясёт, кончай дедукцию, гони продукцию.
Буквально за несколько дней после 26-го, город преобразился до неузнаваемости. На тихих ташкентских улочках появились палатки, вигвамы и вигвамчики. Народ переселился из аварийных домов в полевые условия. Участились случаи мародёрства. В палатку с собой скарб не унесёшь и брошенные жилища стали лакомым куском для местной и заезшей шелупони. После 10-ти вечера, по городу кружит вооружённый автоматами, военный патруль. По возможности стали отправлять детей к родственникам, живущим за пределами республики, друзьям с которыми годами не состояли в переписке и просто, к знакомым соседских знакомых. Город пустел. Если можно было урвать отпуск, брали штурмом кассы и неслись куда глаза глядят, лишь бы подальше от тряски.
Массовый отъезд напоминал эвакуацию, тем кто пережил и видел это. Глубокотыловой, даже во время войны, город приобрел прифронтовой вид. Но предприятия работают и люди спозаранку тянутся к рабочим местам. Несмотря на буйство подземной стихии, природа сверху берёт своё. Зазеленели чинары и зацвели вишни. Вот и майские праздники подошли. Обычно, на праздники мы собирались с ребятами и девчонками у кого-то на дому. Стол в складчину. Ребята тащили выпивку и мамины изыски, девчонки, под видом собственноручно приготовленных кулинарных явств тоже, в основном изделия бабушкиной кухни.
Ребята, в основном проживали все компактно. Догуливаем на месте на берегу старого, поросшего травой, арыка. Часа в три разбегаемся по насестам. Завтра кому на работу, кому в институт, а некоторым, наиболее „одурённым“ в оба эти заведения сразу. Подходила страдная пора студента-сессия. Вообще, на сдачу сессии, долбакам моего толка полагалось по закону, на манер нарушителей общественного порядка 15 суток, но в отличии от последних, которые получали положенное по первому требованию участкового, вырвать их у цехового начальства было практически, невозможно.
Каждый раз одни и те же мытарства. Хватание начальников на ходу, грязными лапами, за одежду с просьбой, переходящей в увещевания „вот выучусь и пользы приносить отечеству больше буду“, добывать своё ,предоставленное правительством право отпить пивка после успешно заваленного днём зачёта было довольно не просто. На твои эмоциональные выплески всегда имелся стандартный набор, на манер полыхаевских резиновых клише типа: „ ..и так шибко умный.., „…мы по пять лет в отпусках не были, а тут трижды в год где это видано.., „ ..видали мы на…,тех кто такие постановления в правительстве издаёт. Им план не давать.. „..вот сейчас я тебе такое изображу, не только на 15 дней , на год, в декретный пойдёшь.“., и наконец, отмахиваясь как от назойливой мухи, снисходительно -“Иди работать, в отпуск пойдёшь, могёт статься, приурочим“, добавляя при этом, с прищуром и ехидной ухмылочкой, если не отзовём. Кстати, приурочивать сию поблажку к отпуску документом не возбранялось и мы в основной массе так и поступали
...хорошо нам в тот вечер было и даже на второй час второй пары попали, правда совсем в непотребном виде, но всё же проявили тягу к знаниям. Наука, усугублённая анхорской столовой не отрезвила и практически на автопилоте приполз домой. Как разделся, спать лёг не помню. Что коктейль из пива с образованием из человека делает!!
День первый 25.04.1966 Я проснулся, вернее очнулся, от крика мамы. Мама страдала тяжёлым заболеванием ноги, сильно прихрамывала и подчас ей трудно было вставать с кровати. На будильник посмотрел– 5:30, мне ещё полчаса спать можно. Слышу, собаки воют, гул стоит непонятный. В окно глянул, небо аж красное, будто отблеск пожара. Я к матери. Только с койки соскочил, вдруг, будто кто правой в корпус со всего маху саданул. Меня обратно на постель бросило. Ничего себе думаю, вчера на Анхоре поднабрались. А мама истошно кричит, зовёт меня. Подбежал. Спрашиваю, шутить пытаюсь: „Что случилось, войну Швеции правительство объявить решило? Пока спал, по радио что ли объявление было? Додумались наконец, как Америку, по надоям молока на душу населения перегнать? Теперь, на работу не пойдём и дружно сдаваться будем. Так это, говорю, не страшно, за то сыр и колбаса в продовольственном без очереди и рубашки нейлоновые без переплаты. Опять же, и аванс вчера выдали. При деньгах теперь. Вот жисть то будет“.
https://www.litres.ru/author/semen-isaakovich-voloshin/
Мама говорит: „кончай языком молоть лучше помоги мне быстро встать и быстрей из дому. Это на землетрясение похоже“. Вышли на улицу. Гул идёт по нарастающей, словно громовой раскат разродиться не может и следом удар, будто кто за спиной мешок цемента уронил. Дома, словно народ похмельный, раскачиваются и скрипят как несмазанная половица. Ощущение, надо сказать ниже среднего. Тяжесть в голове после вчерашней самсы образовавшаяся враз прошла. Картина конечно на улице живописная. Соседи, кто в чём повыскакивали и все жмутся возле калиток под стенами и на манер эрмитажных титанов стены своих жилищ от трясучки удержать норовят, в последствии мифических героев заменили на кирпичные подкосы с произаическим названием“контрофорс“. Оно понятно конечно, добро жилищное большими трудами нажито, но не дай бог тряхнуло бы как первый раз и.... подумать страшно.
Постояли с полчаса. Мужики подымили и давай по одному в дома заныривать, ценности спасать. Мама говорит, ты бы по-быстрому тоже смотался, документы и деньги какие есть прихватить. Неровен час, грохнется всё, по милициям бегать дольше будем, чем дом восстанавливать, да и на себя чего-нибудь накинуть не помешает. Выскочил я в одних трусах, а время по утру ещё прохладное, места некоторые уже колокольчиками позванивать стали. Ринулся борзовым скоком в дом. Только к нашему старенькому письменному столу подбежал, опять гул пошёл и вибрация предвестница очередного толчка наметилась. Рванул на себя ящик стола, а трясёт уже капитально. Ящик документами завален. Схватил первое, что в глаза бросилось-зачётка, стал копаться студбилет до комплекта искать, перевернул всё, а билета нет.Тут стены ходуном заходили. Штаны и рубашку стянул со спинки стула и на выход. Выпрыгиваю тройным на улицу. Штаны и рубашку на себя пялю. Мама спрашивает: «документы и деньги взял?»
Взял говорю, самое ценное и зачёткой трясу. Мама снова : „А паспорта, деньги, документы пенсионные где?“-“Не до них, отвечаю было, студбилет и тот не нашёл „ Оделся, стал марафет наводить. На ту пору, теперь никто не поверит, сколько старой карточкой не маши, носил я роскошную кучерявую шевелюру, которую холил и лелеял многорядной капроновой расчёской. Полез в задний карман штанов, чувствую корочки твёрдые. Достаю студбилет. Ну вот говорю, полный комплект документов.
Мама, смеётся, тоже мне подвижник науки. Я рад. Постояли под стенками ещё полчаса. На работу надо идти. На заводе с опозданиями очень строго было. Опаздываю на час. Случай небывалый. За такое не только премии лишить, но и выпереть могут. Предприятие наше было очень большим и имело несколько территорий в разных концах города. Я работал на площадке расположенной, как потом выяснилось, в самом эпицентре землятресения. Не догадываясь на тот момент о географии тектонических сдвигов ехал в трамвае, даже по сторонам не глядел, с поганым предчуствием предстоящих разборок и трудодисциплинарных взысканий лихорадочно муссируя в голове различные схемы закоса: от классической-будильник не сработал и до сложной: был вызван в милицию свидетелем семейного скандала соседей, бумагу мол дадут завтра. В соседнем парчке был сержант, с которым я когда-то ходил в одну секцию бокса, у него вечером я и надеялся выклянчить справку.
Приехал, подхожу к проходной. Ряд вертушек. И все крутятся, как бестормозные. Народ мигрирует, несмотря на только начавшийся рабочий день, как на территорию, так и назад. Вахтёрши, сидящие в кабинках вертушек выдают и принимают пропуска, ни о чём никого не спрашивая, анархия какая-то творится в нашем режимном ящике. Подошёл счастья испытать, номер пропуска называю, мне его бессловно выкидывают в окошко и открывают проход. Вахтёрша знакомая, всё ж уже почти пять лет на заводе и каждый день через эту вертушку хаживаю, тихонько спрашивает: „ну как ты там? „ Там, говорю, нормально и уже готов байку про семейный скандал выложить, а она: „ а у меня стенка пошла, и плачет“. Жила она за заводским забором в шанхайчике, имевшем прозвище „молочка“. Не осознавая до конца свалившегося на людей горя, имея в макушке только отмазку за опоздание, несусь как угорелый в цех.
Пропуск перед рабочим днём надо было сбросить в прорезь ящика, откуда он извлекался цеховой табельщицей для отметки в журнале наличия работника на месте. Дальнейшая оценка трудовой деятельности находилась исключительно в компетенции непосредственного начальника, то бишь производственного мастера. С последним у меня были добрые, как теперь бы сказали, бартерные отношения. Мой производственный шеф начал трудиться на заводе во время войны, 12 -ти летним пацаном. Роста он был большого и сошёл за 15-ти летнего, таких уже брали. Со временем, проявив недюжинные организаторские способности и крутой нрав был назначен мастером. Имея внушительный вид, он был грозой и полным хозяином на группе.
У него было только два недостатка: 4-х классное образование и он был заикой. По заводу, для таких как он, „образованных“ , а таких было немало, огранизовали обучение-“Курсы мастеров“. Это было нечто среднее между ЦПШ и техикумом, причём на курс приходской школы был сделан основной упор, но давало диплом техникумовского образца.
Шла середина 60-х, и учащийся народ за прошедшие 25 лет изрядно подзабыл „Интегралы“ начальной школы, зато успели обзавестись обширными семьями, детьми а некоторые уже и внуками. Работа занимала, почти все дни недели, домой возвращались усталые, а подчас за полночь. Где там учёба?! Я же, к той поре, учился в институте и слыл, в ближайших кругах производственных сотоварищей, грамотеем. Амбарцумыч, так звался в народе мастер позвал меня и заикаясь говорит: „Ты –ы мне за –а-дачки решаешь, что на курсах задают, я тебе 3 отгула(за прогул) дополнительно к отработанным оформляю. Кроме того, можешь часок в день в свободной сварочной кабине с тетрадками кантоваться. „ Согласился, а про себя думаю: с такой уймой времени, можно не только наш „ликбез“ одолеть но и курсы кройки и шитья параллельно в багаж знаний прихватить. Шутка конечно, но после этого сговора, отношения перетекли из сферы производственных, в сферу коллегиальных.
Прибежал на группу, готовый произнести уже заученную тюльку о превратности супружеской жизни соседей, смотрю из 14 верстаков (мы по двое за верстаком трудились) за тремя движение наблюдается, остальные пусты. Время – 26-ое число, самый разгар заводской штурмовщины, работали мы не ритмично, но ударно по 12-18 часов, а в последние пару дней и вовсе спали в цеху. Была расхожая поговорка, что на самолётах выпущенных в конце месяца нельзя летать без парашюта.
Неправда, можно, сам летал. Но летать надо через раз, чтобы не так часто испытывать судьбу. Правда жизни расставляла всё по местам. Безжалостная статистика утверждает, что аварии происходят как по техническим так и по оккультным причинам, не коррелирующим с временным раскладом выпуска машины. Но, перед посадкой на борт, с шильдиками густо разбросанными по разным узлам машины ознакомиться бы надо, хотя с другой стороны уже поздно-вы летите и опять без парашюта. Так вот. Народ отсутствует. Напарника моего нет тоже. Смотрю Амбарцумыч выплывает из пескоструйки, утренний мастерский обход по участкам-смежникам. Подходит, спрашивает, а сам голову в сторону отворотил, работать пришёл или так предупредить.
Аккуратно интересуюсь, а что можно предупредить и свалить. Можно говорит, но наряды буду закрывать по факту, без поблажки на степень убытка от природного катаклизма. У самого мол, весь дом в трещинах, однако с утра на трудовом посту. Делать нечего, рабочую робу натянул и вперёд, на „мины“. Надо сказать в цехе, кроме разбросанных на верстаке заготовок, практически ничего не напоминало утреннее буйство стихии. Хоть во бремя войны было сотворено строение, но на совесть. Вечером потащился в институт. Разговоры одни: у кого и что в домашнем хозяйстве гавкнулось. Народу мало. Настроение , как у студентов, так и у преподов никакое.
Но уже с чьей-то лёгкой руки, вернее языка пущено в оборот расхоже-весёлое выражение „Ну как вам тряслось?“. Долгое время оно служило в обиходе, заменяя привычное-“привет“. Тут же утка: экзамены в летнюю сессию отменяют. Аттестуют по результатам практических работ и по посещению семинаров. Отправляем старосту в деканат, на предмет выяснения радостной новости. Он идти не хочет, так как имеет кучу задолжностей и лишний раз светится перед деканом ему не к чему. Мы наседаем и практически впихиваем в приёмную к декану. Возвращается он через пяток минут, с лицом, на котором отражалась многовековая скорбь еврейского народа, и при этом заявляет,что не только экзамены,те что по плану сдавать будем, но ещё новый предмет на злобу дня введут, причём на всех курсах сразу .
Тектоника называется. Звучит вроде весело, но мы помрачнели. Что такое тектоника никто не знал. Да и не всё ли равно что сдавать. И всё потекло по обычному расписанию. Тектонику не ввели и это единственное, что было нам послаблением к учебному процессу. Как выяснилось в ближайшее время, это было Нёмино отмщение за внеочередное посещение им институтского начальства. Наукообразное слово тектоника было им почерпнуто в приёмной декана из разговора двух доцентов. Схватив на лету, общий смысл , он тут же, втюхал его нам.Кстати, о тектонике.
Оракул из преисподней. Нашлись, вернее нашёлся в Ташкенте человек, которому утро 26-го апреля, обрушившее на горожан горе и ужас стало манной небесной. По пустыне конечно он 40 лет не шастал и получил сию благодать вовсе не с небес, а очень даже наоборот. Жил-был в городе ничем не примечательный научный сотрудник сейсмической лаборатории. И до того он был непримечателен, что аж ему самому противно было. Наука не шла. Девушки, не любили. Жена его за зарплату презирала.
Другие докторские крапают, а у него и на кандидатскую намека нет. Редкие и низкоамплитудные взбрыки ташкентского сейсмографа не давали и нити надежды, что эта безнадёга когда нибудь кончится. Разыгравшаяся 26-го стихия не думала сворачивать свою деятельность. Трясло с большей или меньшей силой каждый день. Даже теперь, по проишествию более сорока лет, науке ещё не дано предсказывать с какой– либо утилитарной вероятностью место и время этого явления.
У кого же было в то время узнать, когда и какой силы будет следующий толчок? А знать было надо. Народ на взводе, опять же производительность упала, темпов нет. Очётность чернеет, а это похуже землятесения будет. Неместные, нагнанные со всей страны новое жильё строить неохотно на башенные краны садятся, парашюты требуют.
Стали шукать, и вот он пробил его звёздный час. Даже его фамилия созвучна теме дня– Уломов он. Будучи извлечён из подвала, где проводил в полнейшем безвестии, рядом со своим прибором многие годы, он сразу был включён как величайший знаток и Нострадамус местного розлива в десятки больших и малых комиссий. Ежедневные, а то и по 2 раза в день выступления по телевидению, а в остальное время надувание щёк в президиумах различных собраний и заседаний, где он с величием пророка раздавал целым коллективам индульгенции на отворот от их семейных очагов норовящих всё обрушить набегов стихии, подняли его в собстенных глазах до вершины Олимпа, причём и внесли туда же сразу.
Забыв ленты приборов, он бодро и со значением тряс под носами обалдевшей аудитории, бумажками времён Улугбека. Фразы произносимые им были изощрённы и вранливы одновременно, но народ внимал ему, почитая за оракула. В те редкие дни или разы когда его расхожие бредни сбывались, его можно было считать настоящим подвижником науки. Люди осознавали её величие. В особенности сейсмологию. Которую кляли, боготворили и побаивались на манер иконы. На одном из таких собраний с выступлением жреца-прорицателя мне довелось присутствовать. Собрало руководство завода труженников, нашей территории в парчке с летней эстрадой, на предмет вселения в расхристанные стихией души уверенности в окочании разломно– переломных процессов. Тыщи три собралось.
Директор краткую речугу толкнул о необходимости проявить пролетарскую сознательность и несмотря на „бомбёжки“ снизу дать Родине больше самолётов. Народ внимал. Что-то потом и парткомовский секретарь промычал. Ну и как полагается, самое вкусное на десерт. Начальство аж распирает от удовольствия и гордости за то что смогли доставить коллективу такой подарок, будто в голодную годину вагон сахара пригнали и как какое – нибудь заморское диво торжественно, с явным заискиванием произносится его имя. Предварительно опережая события директор сказал, мол в руководстве республики заверили, толчков сильных не будет, вот и товарищ Уломов с научной точки зрения доложит нам это и обоснует.
Неистовые рукоплесания. Ла Скала, со своим итаяльянским темпераментом отдыхает. И вот он вальяжно, осознавая значимость свой персоны, по суше аки по морю подплывает к трибуне. Разворачивает какой-то плакат, подозреваю из введения в науку, что обычно на популярных лекциях „знатоки“(лекторы из наукообразного общества „Знание“) пользуют. В дополнению к картинке, для большей убедительности, достаёт ватман с аккуратно написанной формулой затухающих гармонических колебаний из школьного курса физики и начинает излагать. Публика разинув рот и поедая глазами взгромаздившееся на трибуну чудо внемлет.
Коротко изложив содержание популярной брошюры „Почему бывают землятрясения“ и солидно откашлявшись он произносит на манер судьи, оглашающего приговор:“ Научные изыскания подтверждают общие принципы теории тектонических сдвигов земной коры. И нами, с учётом опыта мировой статистики подтерждено, что всё что полагалось природе свершить для снятия напряжения в зоне ташкентского разлома уже разломнуто и подвинуто, а значит и толчков сильных не будет“. Сказал-как точку поставил.
Буквально сразу, за финальной фразой, раздался гул и сильнейший толчок потряс наше заводское скопище. Стенки цехов, окружавшие садик с собранием, заходили ходуном. Это был самый сильный за историю этого землятресениея горизонтальный толчок. Позже .говорили, будь он вертикальным, город сложился бы, как карточный домик. Пошли крики женщин и крепкое рабочее словцо в адрес оратора. Кому то стало плохо, требуют скорую. Давка на выходе. Хоть и не под крышей проходило мероприятие, люди торопятся в раздевалки, за оставленным барахлом. Уже дана команда проходной, выпускать всех кто попросится на выход. Зашли в цех, а там как Мамай прошёл, всё на валяется на полу, кое-где даже бетонная стяжка полов трещинами пошла, чего и 26-го не было. Вот тогда и ощутили мы все „силу“ науки. Да и постепенное осознание понятия „тектоники“ стало с холодком заползать в душу.
...Трясло в тот год почти каждый день, а первые 2 недели особенно интенсивно. Привыкнуть к этому явлению было практически невозможно, но мы работали, жили и шутили. Молодость! 8-го мая в Ташкент в командировку приехал мамин брат из Ашхабада. Он пережил Ашхабадское землятресение 48-го года. Сутки пролежал под завалами, пока откопали. Выжил чудом. Так вот, приезжает он под вечер, я в тот день в ликбез не пошёл. Мама праздничный ужин сварганила. Дядька, первым делом, ещё чемодан не поставил, дом обежал, во все щели посмотрел, кое-где штукатурку ногтём ковырнул, стены согнутым пальцем на манер кладоискателей обстучал, и говорит: ну вы здесь паникёры! Вы и понятия-то не имеете, что на самом деле за штука эта землятресение.
И маме после ужина: постелишь мне под стенкой, где самая большая трещина образовалась, отдыхать буду. Мама ему говорит, да мы дома, с первого толчка не спим. Все спят во дворе и ты там ложись, я у Софки раскладушку для тебя взяла. Дядька упёрся, ну ни в какую. Поужинали. Пузырёк под маринованную щучку приговорили. Тут он, слегка подморившись, стал рассказывать, как в 41-м под Москвой, будучи командиром пехотного взвода, в воронке от снаряда спал, показывая бойцам на примере, что последний дважды в одно и тоже место не попадает и как в 48-м, на комбинате продукцию давал, под аккопанимент рассыпающихся стен. Короче, героики хватало. Засиделись тогда допоздна, дождик маленький прослезился. Решили-ладно, сегодня дома переночуем. Постели разобрали и не успели свет выключить, как слышим „зверюга“ загудела. Лежим ждём. Дядька вроде уже как похрапывает. Вдруг как дало, как дало. Я вскочил, маму с постели тяну. Во двор выскочили. Родня вся в сборе. Дом у нас хоть собственным числился, 3-м хозяевам принадлежал и проживала в нём куча родственного народа.
Пока туда-сюда, смотрим дядьки нет. Мама говорит: „пойдём в дом посмотрим, если чего-разбудим“. Намаялся за день,уснул наверное. В дом зашли, вдруг крик и словно метеор, в комнату дядька закатывается. Матом кроет на чём свет стоит: „немедленно на улицу, жить что ль вам остолопам надоело? „ Мама ему: „а ты где был? „ В отличие от вас, недоумков, уже 10 минут как на улице стою. Тут смотрим, а он, оказывается уже при полном параде. В рубашке, галстуке и пиджак на руке. Я-то в одних исподнях выбежать успел. Мама ему: „ты щётку зубную из чемодана вытащил, зубы перед сном освеждить“. Дядька: „сейчас чемодан с улицы во двор занесу“. Когда успел? Вот что значит армейская выучка. Три дня, что в командировке был на улице спал. Уехал не простившись, мы на работе были. Вечером пришли. Смотрим:на входной двери бумага с посланием приколота.
...Если без шуток, положение на заводе складывало не совсем хорошее. Ладно бы произошло бы всё разово, тут как у нас принято, пошумели бы для виду, народ очередными глобальными проблемами по строительству светлого завтра озадачили, объяснили бы случившееся происками акул империализма, ну вкрайняк, за чрезвычайность ситуации премию бы по десятке на трудовое лицо выписали, да и забыли до очередного разу. Ан нет. Трясёт и трясёт. Конца и края не видать. Учёные мужья, равно как истинные так и псевдо, выросшие как грибы после дождя сказать что-либо вразумительное не могут, только очереди в пищебумажных магазинах создают, ударно скупая бумагу для научных трактатов готовых в ближайшее время если не подвинуть земную кору, то уж потрясти мир фолиантами диссертационных открытий. Завод был эвакуирован из-под Москвы. И основная масса квалифищированных рабочих приехала вместе с демонтированным оборудованием. Именно благодаря им удалось, практически с колёс наладить выпуск самолётов.
При эвакуации от имени… чуть ли, не самого Сталина, выдавалась бумага, по которой гарантировался возврат в родные Пенаты после окончания войны. Кто-то после войны уехал, но большинство бысто привыкло к тёплому и как тогда говорили „хлебному“ Ташкенту. К сладкому винограду и дымку свежей лепёшки. Однако аромат фруктов хорош, когда ежедневно не живёшь на вулкане, причём в буквальном смысле этого слова. Потянулся цвет заводской в кадры. Увольняться задумали. К тому времени старые, довоенные хибары мало у кого сохранились на их „исторической Родине“, но в Москве и подмосковье, на рабочих спецов голод. Промышленность развивается, плодятся заводы, а квалифицированного токаря или фрезеровщика с огнём не сыщешь. Это тебе не очкарик с диссертацией, каких пруд пруди. Это же элита и цвет любой промышленности. Квартиру, если не сразу, то через пару лет точно дадут, а без лепёшечного дымка и перебиться можно. В министерстве московском, срочно комиссию создали, дабы кадры в отрасли оставить. Стали увольняемых, по другим заводам распихивать, обещая коврижки.
Часть завода, расположенная в эпицентре, не самая большая, другая -агрегатная значительно больше, да и финишная. Заводское начальство всё больше на той, главной площадке. Завод громадный, самый большой в отрасли. Если хочешь к директору на приём попасть, месяца за 3 запишешься может очередь и подойдёт. А тут небывалое.
У нас на площадке приём чуть ли не каждый день, да ещё в полевых условиях под открытым небом идёт. Демократия в действии. Деньги на ремонт, кто просит, прям чуть не из кармана вынают. Все на приём тащутся, некоторые просто из любопытсва с директором поручкаться. В то время я решил к инженерному труду приобщиться. Половина института пройдена, сколько научного гранита, вместе с техникумовскими пирожками перемолото да и опыт определённый за пять лет появился. Очень меня привлекала конструкторская деятельность, что– то было в ней таинственное, высокое и потому очень заманчивое. Опять же культура производственных отношений безукоризненная, по сравнению даже с цеховыми инженерными службами, чистота и полнейшее отсутствие даже намёка на необходимость выполнения планово-матерных ежемесячных показателей.
У нас в институтской группе было несколько ребят, которые уже имели среднеспециальное образование и трудились на инженерном поприще, кто где. Марат, будучи начальником техбюро цеха, имел устойчивый „блат“ с руководителем бригады „крыла“ СКО. Правильной расшифровки аббревиатуры этого конструкторского монстра(там работало до 1000 человек) я не знал. По серости, думал специальным конструкторским делом заняты, понятие истинного их имени пришло позже. На удивление моё тогда, на эту армию конструкторского сопровождения изделий даже ржавого кульмана не наблюдалось. Кругом роились обыкновенные столы, на которых были разложены рулоны кальки и многосотенный улей гудел скрипом безопасных лезвий. Инженером, без полного верхнего образования не брали, зато готовы были принять в бригаду на должность слесаря. Зачем специалист по обработке металлов требовался не ясно, но в штатном расписании такая должность была.
Заявление, с просьбой о переводе я накатал и начальник бригады двинул с моей переводной запиской по длинной цепи заводских кабинетов. Возражений у конструкторского начальства, как я понял не было. Однако стоило начальнику моего цеха позвонить в кадры и бригадира с моей бумагой попёрли куда подальше, да ещё пригрозили в цех, для усиления конструкторской мысли, непосредственно в производственном процессе направить. На рожон он лезть не собирался, тем более доказать ценность кадра, приобретаемого бригадой крыла в лице моей персоны было практически невозможно. Подержав на столе, чтобы было не так неудобно перед Маратом с полмесяца мои бумажки, он передал их ему с грустным видом, мол, сделал всё что мог, но уж больно твой малец „для производства ценен“.
Марат в свою чередь, сунул их мне. Со словами, мол иди к высшему начальству сам, могёт чего и выйдет. Высшее начальство-директор завода, совмещал свою многотрудную директорскую должность с заведованием в ликбезе кафедрой конструкции летательных аппаратов. Нам он ещё не читал. Дисциплина только со второго семестра четвёртого курса начиналась, поэтому с преподом-директором лично общаться ещё не довелось. Видал его близко только раз, когда на учёбу зачисляли. Тема эта безусловно достойна отдельного внимания, но вне рамок этого рассказа. Так вот.
Записался я на приём, что на летней площадке рядом с Зининым буфетом ежедневно происходил и стал очереди дожидаться. Бумаги, что Марат передал, в папочку с ботиночными тесёмочками аккуратно сложил. Речь о стремлении к созданию ковров– самолётов в СКО приготовил, да так образно, что сам в неё и поверил. Через пару дней
секретарша начальника цеха бумажку приносит. Завтра пожалте на приём. Сама от любопытста сгорает. Зачем спрашивает, таким особенным, к директору прорываешься? Я, на манер деда Щукаря, сам не понимая что в самую точку попал: „портфелю, говорю, кожанную просить буду“. Так ты ж ещё институт не закончил! Как закончу говорю, из крокодиловой кожи просить буду. Усмехнулась, ушла.
По дороге с бабами судачит, в меня пальчиком шаловливым тычит. Время приёма в 6. Заканчиваем в 5:30. Дома помылся, рубаху с галстуком напялил. После работы, в соседний цех на душ сгонял, у нас тогда душа не было. Башмаки начистил. Пришёл в садик, отметился что на месте, сижу скучаю. Приём на летней эстраде идёт. Периодически, оттуда крики истошные прорываются. В тот день, преимущественно женщины шли. Дошла моя очередь. Поднялся на эстраду. Кто-то стул вежливо пододвинул. Сажусь перед директором. Напротив-измученный седой человек с мешками под глазами. На меня посмотрел и говорит: где то я вас видел. Неужто думаю, так я на мандатной комиссии запомнился. Смеху тогда конечно было, но чтобы вспомнить через три года… ну и память, даром что профессор.
Ну я коротко, август 63-го и напомнил. Он заулыбался, может быть впервые за день. Помню, помню говорит. Носки-то приобрёл, или какая проблема с ними ко мне привела, а сам аж угорает. Помощник ему бумажку с моими данными подсовывает, готовили приём! Не на голых словах беседа. Там и вопрос по которому пришёл прописан, кадровый. Он в бумажку глянул, отодвинул её, спрашивает как работа, учёба?
Тут я соловьём, что всё мол хорошо, но мечте сбыться не дают. Папку развязываю, волнуюсь, а она, зараза, от волнения этого на узелки затянулась и открываться не хочет. Тут председатель профкома, он рядом сидел, папку у меня взял. Ножичком перочинным тесёмки срезал и назад вернул. Я бумажки достаю и перед директором выкладлываю. Он мне: „скажи суть, в чём мечта и кто мешает“. Тут я ему про неудавшееся слесарничество на конструкторской ниве выкладываю. Вдруг он кровью налился. Кулаком, по столу колотит, ну кажись мой вопрос враз решится. Смотрит на секретаря парткома и аж захлёбывается. Вот же суки, говорит, им для скобления кальки тысячу человек своих бездельников мало, стали ещё с производства тянуть.
И помощнику: "соедини меня с начальником цеха этого начинающего отца советской авиации. Соединили сразу". Директор: "тут у меня паренёк сидит, фамилию мою называет, что Григорьич о нём скажешь"? Ответа не слышу, но по тону директорскому понимаю, характеристика положительная выходит.
Он говорит, для службы инженерной созрел, так ты его технологом назначай, зарплату по минимуму дай, пусть поймёт почём фунт инженерного лиха достаётся. Единицу дополнительную в штат цеха завтра ОТЗ даст и трубку положил. Иди трудись, здесь– на цех показывает самолёты делают, а чтоб кальку скоблить, ты тут лет 20 поработай, а там посмотрим. Так в тот вечер началась моя инженерная биография, и там же кто-то подсказал абривеатуру СКО-скобли кальку осторожно.
К сожалению или к счастью, заниматься этим в жизни не пришлось. Ставку с перепугу ОТЗ по максимуму выделило. Мне назначили оклад на 5 рублей больше минимального, всё ж таки директор распорядился.
И закрутились будни осенним лиственным хороводом. С утра крики, узлы в производстве не идут, кто эту дурь в технологии прописал, брак сплошной гоним, вечером опять крик, через 2 дня сдавать, сборочный стоит, а технологии до сих пор нет. И тут уже никакие катаклизмы в оправдание не идут, трясёт не трясёт, кончай дедукцию, гони продукцию.
Буквально за несколько дней после 26-го, город преобразился до неузнаваемости. На тихих ташкентских улочках появились палатки, вигвамы и вигвамчики. Народ переселился из аварийных домов в полевые условия. Участились случаи мародёрства. В палатку с собой скарб не унесёшь и брошенные жилища стали лакомым куском для местной и заезшей шелупони. После 10-ти вечера, по городу кружит вооружённый автоматами, военный патруль. По возможности стали отправлять детей к родственникам, живущим за пределами республики, друзьям с которыми годами не состояли в переписке и просто, к знакомым соседских знакомых. Город пустел. Если можно было урвать отпуск, брали штурмом кассы и неслись куда глаза глядят, лишь бы подальше от тряски.
Массовый отъезд напоминал эвакуацию, тем кто пережил и видел это. Глубокотыловой, даже во время войны, город приобрел прифронтовой вид. Но предприятия работают и люди спозаранку тянутся к рабочим местам. Несмотря на буйство подземной стихии, природа сверху берёт своё. Зазеленели чинары и зацвели вишни. Вот и майские праздники подошли. Обычно, на праздники мы собирались с ребятами и девчонками у кого-то на дому. Стол в складчину. Ребята тащили выпивку и мамины изыски, девчонки, под видом собственноручно приготовленных кулинарных явств тоже, в основном изделия бабушкиной кухни.
Ребята, в основном проживали все компактно. Догуливаем на месте на берегу старого, поросшего травой, арыка. Часа в три разбегаемся по насестам. Завтра кому на работу, кому в институт, а некоторым, наиболее „одурённым“ в оба эти заведения сразу. Подходила страдная пора студента-сессия. Вообще, на сдачу сессии, долбакам моего толка полагалось по закону, на манер нарушителей общественного порядка 15 суток, но в отличии от последних, которые получали положенное по первому требованию участкового, вырвать их у цехового начальства было практически, невозможно.
Каждый раз одни и те же мытарства. Хватание начальников на ходу, грязными лапами, за одежду с просьбой, переходящей в увещевания „вот выучусь и пользы приносить отечеству больше буду“, добывать своё ,предоставленное правительством право отпить пивка после успешно заваленного днём зачёта было довольно не просто. На твои эмоциональные выплески всегда имелся стандартный набор, на манер полыхаевских резиновых клише типа: „ ..и так шибко умный.., „…мы по пять лет в отпусках не были, а тут трижды в год где это видано.., „ ..видали мы на…,тех кто такие постановления в правительстве издаёт. Им план не давать.. „..вот сейчас я тебе такое изображу, не только на 15 дней , на год, в декретный пойдёшь.“., и наконец, отмахиваясь как от назойливой мухи, снисходительно -“Иди работать, в отпуск пойдёшь, могёт статься, приурочим“, добавляя при этом, с прищуром и ехидной ухмылочкой, если не отзовём. Кстати, приурочивать сию поблажку к отпуску документом не возбранялось и мы в основной массе так и поступали
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2024-06-12 04:14 pm (UTC)LiveJournal categorization system detected that your entry belongs to the following categories: Образование (https://www.livejournal.com/category/obrazovanie?utm_source=frank_comment), Общество (https://www.livejournal.com/category/obschestvo?utm_source=frank_comment), Производство (https://www.livejournal.com/category/proizvodstvo?utm_source=frank_comment).
If you think that this choice was wrong please reply this comment. Your feedback will help us improve system.
Frank,
LJ Team