![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
jlm_taurus7 апреля. Постепенно становится совершенно неинтересно записывать все личное. Да оно и стало вполне второстепенным рядом с наблюдениями над временем и тем, что бы я назвал раскрывающейся тайной истории. Вчера в одном доме встретился с давно знакомым В. А. Сутыриным. Он написал сценарий — инсценировку «Королей и капусты» Генри. Просто удивительно, что этот человек, носящий в памяти столько захватывающе интересного, занимается такой ерундой (впрочем, это очень типично). Из его рассказов надо бы записать о том, как он в числе некоторых тифлисских работников поехал к стоящему у тифлисского вокзала личному вагону Троцкого (ехавшего лечиться в Сухуми), [чтобы сообщить] о только что полученном известии о смерти Ленина. Троцкий был поражен и растерян. Завязанный в шарфы и какие-то кацавейки. Потом он наблюдал Троцкого в Сухуми во время отдыха и на охоте.
Неприятный лично, хотя и блестящий эгоцентрик. Его мало любили окружающие. Еще история о встрече в начале 1935 года в строившемся у станции Кола лагере, где В. А. возглавлял какое-то строительство, с прислан[ны]м к нему вроде как в ссылку «нач. плановым отделом» А. Г. Шляпниковым. Растерянность обоих. Непонятность появления Ш. — не то присланного на работу, но уже разучившегося работать, не то полу заключенно[го]. Сутырин запросил Бермана. Тот удивился, что там оказался Ш. (какая-то накладка Гулага), и вызвал его в Москву.
Вскоре Ш. оказался в Верхне-Уральском Политизоляторе. Сутырин уверяет, что он и сам, ожидая ареста в 1937 г., все же «верил» в невероятные показания участников процессов и даже в признания своих друзей Авербаха, Киршона и др., и написал Ежову большое письмо. Еще интересный рассказ о знаменитом пленуме ЦК, после которого застрелился Орджоникидзе (февр. мартовском?), куда привезли (из тюрьмы?) Бухарина, произведшего впечатление юродивого, или потрясенного забитостью: обросшего, с мертвенно бледным цветом лица, странно державшегося и то плакавшего, то хихикавшего, и когда ему дали слово, не говорившего, и несшего просто чушь, и даже не поднявшегося на трибуну, а говорившего со ступенек. Знакомый С., передававший это ему, сказал, что Б. производил впечатление распадения личности. История с Корытным, женатым на сестре Гамарника, которая еще жива. Живы и вдова Киршона, и вдова Ягоды, и вдова Авербаха. Об Ягоде С. тоже говорит хорошо, хотя и прибавил, что он «вероятно никогда не будет реабелитирован»...
1939 2 января. Утром звонки из редакций «Литературной газеты» и «Искусство кино».
На днях в Москве происходил странный процесс. Судили английского инженера Гровера, который без разрешения и визы прилетел на стареньком самолете, чтобы вывезти из Москвы свою жену, советскую подданную, которой не разрешали выезд. Он специально для этого выучился пилотировать самолет. Опустился где-то под Смоленском, и его сразу забрали. Вот романтизм ХХ века! Суд приговорил его только к штрафу.
Всевозможные версии о причине ареста М.Кольцова. Говорят, что вслед за ним арестовали и его новую жену Марию Остен, немку, с которой он сошелся в Испании. Будто бы она занималась шпионажем, а он не проявил бдительности. Рисунки Б.Ефимова (брата Кольцова) тоже исчезли в газетах, но он еще не взят. Еще слух об аресте наркомсвязи Бермана, бывшего начальника ГУЛАГа и зама Ягоды. Любопытно, что должность наркомсвязи стала вроде проходной комнаты, ведущей в тюрьму и подвал на Лубянке <...> Одновременно идут слухи о том, что кого-то стали выпускать вдруг <...>
Знаменитый итальянский физик Ферми эмигрировал из Италии.
М.Я.<Шнейдер> советует мне писать не о Суллержицком, а о Мейерхольде. «Вы так много о нем знаете, что грех зарывать это в землю...» Но кто же сейчас напечатает книгу о В.Э.?...
Москва 6 января. Англичанину Гроверу, прилетевшему за женой, разрешили увезти ее с собой. Москвичи растроганы и рассказывают наверно разукрашенную историю, как на днях Гровер был выпущен с Лубянки и отправился за город разыскивать жену, которая почему-то и не подозревала о всей этой комедии. Ох уж эти приступы сентиментальности общественного мнения. Можно себе представить, какой слащавый фельетон написал бы об этом Кольцов, если бы его не упрятали за решетку... <...>
5 июня. <...> Начал перечитывать «Бесы». Вот фразочка оттуда, которую можно бы поставить эпиграфом к целому периоду нашей недавней истории: «Все они, от неумения вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве...» <...>
6 июня. Когда начинаю читать Достоевского, все идет прахом. Читаю снова «Бесы». Только сейчас глубокий смысл этой книги дозрел до исторической яви. Как талант большого художника всегда умнее его ума.
1940 10 января. Сегодня в сводке странная фраза: наши части после боев несколько отошли на восток. Неужели общее отступление? Могучей Красной Армии перед финнами? Невероятно. Мороз не ослабевает. По слухам, из-за недостатка топлива уже третий день стоит «Красный богатырь» и ряд цехов Электрозавода и другие крупные предприятия. Закрыты катки и бани. Трамваи ходят со страшными интервалами. Метро переполнено.
Второй день в булочных почти нет хлеба, не говоря уже о других продуктах. Нынче в метро слышал разговор о том, что на Солянке в очереди замерзла женщина.
Вечером ко мне приехала Надя и привезла мне кучу бутербродов, а я действительно сидел без еды.
Ей надо было вернуться домой, я пошел ее провожать к трамваю, и мы чуть не закоченели, ожидая его чуть ли не полчаса.
У всех настроение уныния. Это все тем более неожиданно, что осень шла под знаком наших бескровных побед и надежд на новые.
Только Надя весела и сияет.
27 января. Утром в читальне. Днем у меня Надя. Обещаю придти к сестре. Вечером в Театр-клубе лекция о Пастернаке. Читаю его стихи.
Со всех сторон слухи о расправе со многими участниками войны в Испании: аресты, исчезновения в лагерях, расстрелы... Это, конечно, чудовищно, но наша привычка к подобному так велика, что мало кто позволяет себе возмущаться: выслушают, промолчат, а некоторые недалекие люди даже восклицают о подлых изменниках....
28 января. Снежно и тепло. На фронтах по-прежнему, т.е., видимо, неважно.
Продолжают забирать в армию все возрасты: на днях взяли из Театр-клуба талантливого парня Цедурского. Продовольственный кризис в Москве не уменьшается, хотя хлеба достаточно. Несмотря на повышение цен, сахара и колбасы в магазинах нет, как нет и водки.
8 февраля. На Карельском перешейке наши войска уже в 5 км от Выборга. Шведы отказали финнам в военной помощи. В газетах передовицы о хозяйственном соглашении с Германией. В них подчеркивается, что это соглашение разрушает блокаду Германии со стороны Англии. Мы будем поставлять в Германию сырье и продовольствие, а она нам машины и военное снаряжение. Упоминания о поставках продовольствия в обстановке продовольственного кризиса внутри страны мне кажутся довольно неосторожными. Бродивший в Москве слух о крушении под Люберцами воинского эшелона подтверждается. Говорят о трех тысячах убитых. Послал письмо Лёве.
Теплая погода сменилась снова морозами, но пока не сильными. У меня вечером Надя.
Слушали с ней по радио трансляцию для Германии «Валькирии». Исполняли артисты Большого театра. Вступительное слово говорил С.М. Эйзенштейн по-немецки. Его назвали доктором искусствоведческих наук. Он должен в следующем сезоне ставить «Валькирию» в Большом театре. Известно, что это любимая опера Гитлера, и, стало быть, все это своего рода политическая любезность. В Берлине поставили «Ивана Сусанина» и выпустили «Тихий Дон».
26 февраля. Весь вечер у меня Игорь. Он только что из Закавказья. Там напряженное положенье. Огромное сосредоточение войск. Ждут провокаций на иранской и турецкой границах. В Батум его не пустили: это сейчас закрытый город. На Кавказе менее голодно, чем в средней России, т.е. почти как в Москве. В Калуге очень плохо. Во многих провинциальных городах закрыты хлебные магазины (в Павлове, в Вятке) и хлеб выдают служащим на предприятиях. В других городах хвосты с ночи. Колхозники бегут в города, и в деревне не хватает рабочих рук.Думаю о Наде. Они живут в казенной квартире, и если семья уедет, то у Нади нет крыши, кроме комнаты Вари, а стало быть, естественно, что она в конце концов переедет ко мне (когда вернется Варя с мужем), и, таким образом, я сам стану семейным человеком, чего я вовсе не хочу, хотя я привык к Наде и она мне мила.
15 марта. Надя ушла рано утром. Простились нежно. Днем я у больного Василия Юрьевича. Он рассказывает, что будто бы, когда уже было ясно, что мы договоримся с Финляндией о мире, на штурм Выборга были брошены тысячи красноармейцев, погибших без всякого смысла, только для того, чтобы рапортовать о победе.
Будто бы конфискована только что вышедшая книга «Записи и дневники» Вахтангова из-за частых упоминаний имени Мейерхольда. Ее отбирали уже с книжных прилавков. Театрам запрещено продавать «целевые спектакли», разные «места ударников» и пр., и это сразу ударило по сборам. Многие театры «горят». «Организованный зритель», который без разбора лопал все, что ему давали, развратил театры, снизил их творческую активность, отучил их думать о зрителе
Звонок с вокзала Нади. Она уехала.
1962 15 апреля. Интересный разговор с М. Ю. Блейманом о 1937 годе. Надо бы его подробно записать. Это всё уже история. Это о встречах с Петром Смородиным в начале 37 года. Он тогда был секретарем Сталинградского обкома. Блейман, Большинцев и Эрмлер приехали, чтобы встретиться с ним, так как это он был прототипом Шахова, героя сценария «Великий гражданин» (какая ирония — судьба Смородина и образ Шахова!) Он в Стал-де пил горькую. Начальник НКВД области Шаров (кажется), красивый интеллигентный еврей. Тоже познакомились. И он тоже запивал, но только в конце месяца почему-то. ..[а его жена простодушно призналась] — это с ним каждый месяц, когда от Фриновского разверстка на аресты приходит... потом его признанье: — Я за полгода здесь в области столько шпионов эстонских посадил, сколько их за всю историю Эстонии у нее не было... Тоже всё понимал. Тоска фатальности. Он — милый веселый молодой человек, любил книги, баб. И его, и Смородина посадили месяца через два. Блейман стыдился своей работы над «Великим гр-м» и говорит об этом прямо.
1964 16 января. Днем обедаю у Эренбурга. Он мило сохранил для меня номер «Леттр франсез». Переводит мне предисловие. И.Г. написал к новому тому мемуаров краткое вступление, еще раз напоминающее, что это только воспоминания, а не история… Он говорит слабо и скептически улыбаясь, что больше не видит никакой логики в том, что происходит: в настроениях верхов, в капризах цензуры. Он это повторяет: логики нет, все случайно. Рассказывает мне о новой последней книге «Люди, годы, жизнь». Он написал 22 главы, осталось 8, в том числе и глава о Сталине. Читает мне куски о Михоэлсе и его смерти, о борьбе с «космополитизмом», о 46-м годе, о разговорах с Маленковым об антисемитизме и пр. .Читает мне кусок из главы о Фадееве, который мне не нравится: он к нему слишком снисходителен.
Говорим о книге Астье о Сталине и вообще о Сталине. Он признает в нем своего рода «гениальность», при всем зверстве, коварстве и злобе. По его словам, все крупные иностранцы, встречавшиеся со Сталиным, были им очарованы. И в то же время он нещадно матерился и был груб с подчиненными и зависимыми от него людьми. Мат вообще процветал наверху, и даже выдержанный Молотов матерился. Он говорит, что только из книги Астье он узнал правдоподобную версию самоубийства Алилуевой. Бухарин рассказывал И.Г., что Сталин очень был тронут откликом Пастернака [на ее смерть] и долго держал его у себя на столе под стеклом, после того уже как вырезка совсем пожелтела. Поэтому он хорошо относился к Б.Л. Тот написал это вполне искренне: это был чистый порыв. О том, как Раск[ольников] приходил к нему в Париже, смятенный от страха и просил совета: возвращаться ли. О том, что предстоит 50 лет азиато-африканского национализма. О Мао и о личном воспоминании о приеме у него.
22 января. Большое впечатление из вчерашних рассказов Ц.И. Кин о дипломате Марселе Розенберге . Сажали не за подозреваемую и потенциальную оппозиционность даже, а за биографии и анкеты.
Помню, как мой отец в 25–26 гг. читал разные обильные воспоминания о конце царского режима — с жадностью, мне почти тогда непонятной. А мне сейчас вдесятеро интереснее все, что постепенно узнается о 34–39 гг.
Сейчас еще можно почти все восстановить, а через десять лет живые свидетели умрут и все будет труднее.
14 февраля. Занялся Кином. Прочитал три десятка его старых фельетонов и все материалы о нем. Странно: мне интереснее писать о его поколении, чем о нем как писателе. Он очень способный, просто удивительно, но едва начинающий выходить из хорошего ученичества: весь — обещание. Любопытно, что в 37–38 гг. погибли все его друзья-однокашники. Т.е. это поколение тоже вырубалось, так что схема из статьи Л. Шаумян хотя и верна во многом, но узка и не обнимает всего процесса. От этого поколения, которое если бы уцелело, сейчас бы правило, оставили с нимбом святого Николая Островского: остальных уничтожили. Но гибель Кина и его друзей вдесятеро трагичнее.
Сам Кин, узнав об аресте одного своего друга, бывшего дальневосточного подпольщика, потом икаписта, сказал совершенно точно: — Это самоубийство! [Видимо, в том смысле, что поколение само убивает себя.] — О, как можно об этом написать. И нужно! В этом поколении была еще одна черта: интернационализм. Недаром столькие из него были инкорами, коминтерновцами, кимовцами [членами «коммунистического интернационала молодежи»]. В год окончания войны Кину было бы 42 года. К этому поколению принадлежит и Казакевич, и не столько биографией, сколько составом крови. Он его последыш.
Это даже занятно, — почему так не тянет меня читать Кафку. М.б. потому, что надоели иносказания. Хочется правды, от которой будет ломить зубы, как от родниковой воды, а это может быть сейчас только документом, мемуарами, публицистикой, очерком, историческим репортажем. На хрена читать «Дым», когда пишутся «Былое и думы»! Поэтому Каржавин и Евтушенко нужнее Ахмадуллиных и Бродских. Блок говорил, что Брешко-Брешковский ближе к Данту, чем Вячеслав Иванов. Ему тогда тоже осточертели иносказания.
В «Новых книгах» объявлен выход «3–4» частей мемуаров Эренбурга с тиражем в сто тысяч. Думаю, однако, что тут будет поступлено так же, как с «Тарусскими стран[ицами]», т.е. выпустят тысяч тридцать и на этом остановятся. Поди — проверь! А № 2 «Октября» тут в киосках еще нет. Вышел ли он?
Возвращаюсь к Кину. Чтобы понять природу таких людей, как он, было бы полезно попытаться понять и природу того, что может быть названо «обаянием Сталина-вождя». Следы этого есть в книжке Ханина. Я говорю не о позднейших бездумных стереотипах, не о крикливых восхвалениях, которыми в 35–36 гг. были полны статьи даже таких людей, как Бухарин и Радек — их неискренность очевидна, — а <об> искренних чувствах всех в нем ошибавшихся, от того, кто ласково называл его «чудесным грузином», до миллионов, искренне его любивших.
1966 Об остротах Ольги Бергольц:- Познание жизни через свадьбу сына товарища П[олянского]; и еще во время речи Фурцевой: — Кухарка, которая не научилась управлять государством.
2 января. Немного простужен. Первая ночь на новой квартире. Хозяйки нет: я один. Сплю хорошо, чуть ли не в первый раз за последние дни. Болит голова и чихаю.
Вчера почти целый день читал №12 «Нового мира».
Рассказы о последнем приезде Десницкого к Горькому. Дом полон каких-то неизвестных людей, которые шляются по комнатам, прислушиваются к разговорам. Г[орький] начинал говорить о разном с Д[есницким] и вс[е] кто-то сразу появлялся. Он досадливо кашлял, не обращали внимания. Тогда он увел Д[есницкого] в сад и там, оглядываясь, конфузливо сказал: — Вот, охраняют, черти драповые… О чем он еще ему сказал, Д. умолчал. Это совпадает с рассказом Афиногенова в дневнике о впечатлении от дома Г[орького] в первые часы после смерти. И еще рассказал Д., Г[орький] в начале 30 гг. все мучился над писанием очерка о Сталине. Ему присылали какие-то материалы, он уединялся, читал их, что-то писал.
Иногда его вежливо спрашивали, о том, как идет дело, а он отделывался общими фразами. И вот, рассказывают домашние, как-то в 35 году (?) он вышел из кабинета и весело сказал, что все уничтожил — и написанное, и «матерьялы» — что получалось уж больно слащаво… и больше за это не принимался. И его не спрашивали. И тут он для Сталина сделался уже только помехой: недаром августовский процесс начался сразу после его смерти, а с него все пошло в убыстряющемся темпе… Говорят, о многом знает (про Г[орького]) старик Г. Шторм, живший у него в доме по месяцам, но молчит. Шкапа тоже знает, но о самом интересном умалчивает. (Рассказы о Д[есницком] — со слов А. Нинова.)
Только сейчас вспомнил, что ничего не записал о слухах вокруг Арбузова (так я далек от этого, что услышав, сразу забыл). Еще в октябре мне сказали, что у него открытый роман с кем-то
1970 6 января. Город Луганск снова переименован в Ворошиловград, академии Генштаба присвоено имя Ворошилова и т. п. Этот фарс повторных переименований во имя человека, который выдал в 37‑м году своих маршалов и генералов палачам, свидетельствует не только о живучей охранительской тенденции, но и о поразительной бедности воображения. Разве нельзя было найти другие способы увековечения памяти, если уж с этим так приспичило? В этом чувствуется жест в сторону Хрущева: на, мол, выкуси…
Знакомство с М. П. Роллан — Майей Кудашевой из мемуаров Эренбурга: маленькой белой старушкой. Говорит, что приехала сюда, так как ей захотелось видеть сосны. Решаюсь задать несколько вопросов о визите Роллана в 1935 г. и впечатлениях от Горького. На обеде у Горького в Горках Сталин, которому рассказали про сына Кудашевой Сереж<у>, которого с женой Г<орький> тоже пригласил на эти дни в Горки, отцом которого был белый погибший офицер, произнес фразу о том, что де, мол, у нас никак не переведутся люди, для которых происхождение человека важнее, чем сам человек. Эта обычная лицемерная ужимка диктатора произвела впечатление. Р. Р<оллану> показалось, что вокруг Горького много «темных людей», что он лишен непосредственной связи с народом и слишком близок к Кремлю…
1971 1 января. Вчера часов в 10 вечера зашел Борис Натанович и потащил к себе, сказав, что кроме него и семьи, никого не будет. Прельщенный индейкой и немного нервничая от непривычного в этот вечер одиночества, я пошел, хотя чувствовал себя неважно (болели сердце и правая нога). Пил немного, но ел с удовольствием. Некое притупление чувств.
После 12 зашли соседи Б.Н.: идущий в гору прозаик Борис Васильев и его жена, дочь старого режиссера Краснянского, с еще какими-то дамами.
Вернулся домой (это рядом — на Часовой) около трех часов ночи.
2 января. Утром заглянул в № 12 «Юности», купленный на днях, и к своему удивлению нашел там стихотворение Д. Голубкова о моей пьесе.
Стихотворение милое и исторически точное.
5 января. Вчера снова был в ЦТСА на «Давным-давно». Зал почти полон. Аплодисменты среди действия, овации в конце. Настоящий успех. Актеры играют все лучше от раза к разу. Были Тихон и Клара Хренниковы. Вызвали и нас с Тихоном. Мы облобызались на сцене к восторгу зала.
Тихон от спектакля в восторге. Он считает, что он возобновлен блестяще. Даже сказал, что за 25 лет после премьеры ЦТСА не сделал ничего лучшего. Клара в антракте громко сравнивала меня с Грибоедовым....
7 января. В Лен-де еще один «еврейский» процесс. Отдал на днях перепечатать «Встречи с Пастернаком», а то у меня не осталось ни одного приличного экземпляра. Ума не приложу — куда все ушли.
8 января. Мороз. Нога все-таки болит. Сонливость. Письма (новогодние) от Л.Я. Гинзбург и В.Т. Шаламова.
Новые вести из Загорянки насчет газа. Завтра там общее собрание. Иду к Ц.И. и от нее звоню Г.М. Токарю, что болен, и передаю ему мой «голос».
10 января. Вчера вечером смотрели с Ц.И. у нее по телевиденью «Гусарскую балладу». Без цвета фильм много теряет. И вообще все в нем (кроме лошадок и погонь с драками) после спектакля ЦТСА кажется жалковатым. Видели вчера фильм миллионы. Любопытно, окажет это влияние на сборы в ЦТСА или нет? Думаю, что не очень, а м.б. даже послужит рекламой. Пьеса куда лучше фильма.
Рязанов мне сказал на премьере спектакля, что теперь он бы поставил ее в кино уже иначе.
Не помню, записал ли, что Сима Маркиш женился на венгерке и уехал совсем в Венгрию. С его лингвистическими способностями ему теперь открыта дорога в весь мир. Человек он образованный, одаренный и умный...
11 января. Говорят, что в провинции очень плохо с продуктами. Даже в Ярославль все возят из Москвы. У винного отдела магазина «Комсомолец» на ул. Черняховского целый день толпа. Одни покупают, другие сдают посуду, третьи что-то ганашат. Невероятное пьянство. Володя Трифонов сейчас живет у Левы. Он пьет. Наверно с ним по слабоволию пьет и Лева.
По правилу: свято место пусто не бывает, думаю о В. Надо тут остановиться. Вчера «скоропостижно» умерла Н.А. Пешкова, вдова сына Горького и по слухам его любовница, а также любовница Ягоды, роковая женщина горьковского дома. Ее там называли «Тимошей».
В 4 часа звонок. Не открыл почему-то. Потом упала записка. Из нее узнал, что это была В...
13 января. Машинистка вернула «Пастернака». После вставок получилось 175 страниц, т.е. более 7 листов.
15 января. Днем явилась врачиха по вызову В. Это меня злит. Потом вахтерша принесла от нее яйца, хлеб и пр. И еще письмо.
17 января. Сегодня утром звоню Юре [Трифонову] и иду к нему поговорить о повести «Ребров и Ляля». Решил сказать ему все, что думаю, откровенно. У него сейчас большой литературный успех и моя критика не должна бы травмировать. Он слушает меня внимательно, почти со всем соглашается, хотя немного и расстроен. Благодарит. В. хорошая девка, но полная глупой активности, самолюбия, обид и пр.
Снегопад. Придумал хороший рассказ о Леве Тооме и Ю. Мориц. То есть это — основа: их отношения, его смерть, его стихи и пр....
18 января. Мне кажется, что вчера я сделал доброе дело — если уговорил Юру основательно переделать повесть. Как будто — уговорил, если он не передумает.
дневник
19 января. Утром пришел № 1 «Звезды» с первой половиной романа В. Каверина «Перед зеркалом». Сразу начал читать и, пока не прочитал, не садился за машинку, не ел, не пил. По-моему, это очень хорошо. Интересно, что сегодня думает Юра о моей критике его новой повести. Будь жива Нина, она была бы мной возмущена и сказала бы: — Он просто тебе завидует. — Или что-то в этом роде.
Я, конечно, третьего дня понимал, что рискую поставить на карту нашу дружбу: иногда дружба лопается из-за более мелких вещей, — но пошел на этот риск, потому что надеялся на себя (что сумею сказать как надо) и на него (он должен бы верить мне: столько переговорено о литературе)...
дневник
21 января. Смутные слухи о разногласиях наверху. По одной, весьма туманной версии, тройка: Мазуров, Полянский и Шелепин хотят свалить Бр[ежнева]. Из этих трех мы что-то слышали только о Полянском — друге Сафронова и Кочетова и тайном покровителе Швецова и «русситов». Шелепин видимо просто честолюбец-политикан. О Мазурове ничего неизвестно. Бр[ежнев] мало популярен, но уж лучше он…
25 января. Ходит по рукам какой-то документ (около листа) — нечто вроде платформы русистов. Каржавин читал и рассказывал Е.А.К. По ее словам, это смесь правды и лжи, критики и националистической демагогии, что-то вроде великорусского фашизма. Если это все так, то вот уже две оппозиционные силы противостоят режиму: либералы-демократы типа академика Сахарова и русисты. Пожалуй, есть и третий оттенок: коммунисты-антисталинисты, апологеты ХХ и ХХII съездов. Это зародыш трех политических партий, оппозиционных правительству. Но пока только именно — зародыш...
26 января. Такое настроение, что могу сделать какую-нибудь глупость. (…) Сегодня в «Сов. культуре» в хронике заметка о «Давным-давно». Пьеса названа «веселой музыкальной комедией». Нехай!
Днем поехал к Н.Я.М. Застал ее больной и лежащей в постели. Сердце. Ждет акций начальства, но храбрится. Привез ей апельсинов и коробку шеколадного набора. Посидел часа два, увидел, что она устала, и ушел. В квартире хаос. Она беспрерывно курит, несмотря на запрет врачей. Все тот же Беломор, что и всю жизнь. Все бесконечно грустно — и она, и я, и разговор об Эмме, и все вокруг…
Н.Я. несколько раз задавала мне одни и те же вопросы, я отвечал, она спрашивала снова, забыв, что я ответил. Шаламов к ней не ходит с тех пор.
Я тоже хорош! Забыл, что вчера в ЦДЛ вечер памяти И.Г. Эренбурга. Надо было пойти.
Вечером приезжает Лева. Поговорили о том и сем. В оценке Юриной повести «Ребров и Ляля» мы сошлись почти целиком. Он тоже сказал Юре все, правда, уже после меня. Он снова сидит в «Нов. мире», временно...
27 января. В «Лит. газете» напечатано открытое письмо к Солженицыну эстрадного певца Дина Рида (?). Конечно, эстрадники не обязаны разбираться в общественной жизни и истории, но А. Чаковский мог бы понимать, что подобное выступление маловесно, мягко говоря. Дин Рид — третьесортный шансонье, мода на которого мимолетна.
29 января. Пришел по почте № 1 нового журнала «Человек и закон». Самое интересное в нем — подробное описание дела убийцы Ионесяна, так взволновавшее Москву. Я как раз в эти дни приезжал из Ленинграда, жил в комнате Оттенов и хорошо все это помню: общий испуг, слухи.
30 января. Купил в «Науке» 14 томов писем Тургенева — безумие при безденежьи.
1 февраля. Говорят, что поэт Н. Рубцов из Вологды, о смерти которого сообщалось, был задушен не то своей женой, не то любовницей. Есть еще страсти на земле
Вчера, наконец, купил 14 томов писем Тургенева, о которых долго мечтал. Я никогда их не читал подряд, а только в случайных публикациях. Интересно! Мое внимание на них обратил Н.Р. Эрдман года 2–3 назад.
У американских космонавтов [на «Аполло-14»] заедает механизм стыковки. Возможно, им придется вернуться обратно без высадки на Луне...
2 февраля. Американские космонавты летят. Выползал из своего уединения. Смотрел в «России» фильм «Бег», похвалами которому полны газеты. Обедал в ЦДЛ. Долго стоял в очереди на такси на Пушкинской площади.
В ЦДЛ -Фильм «Бег» очень неровен. Он одновременно и талантлив, и безвкусен. Ему как бы не хватает умного редактора. В сценарии пропали какие-то важные звенья и вместе с тем много лишнего. Замечательно играет Хлудова Стрженевский. Чар[н]ота — М. Ульянов почти хорош. Однообразен А. Баталов, роль которого деформирована в сторону героическую, чего нет в пьесе. Он внешне похож (по гриму) почему-то на Абрама Эфроса. Местами видна фанера декораций. Массовки хороши. Фильм кончается как художественное целое минут за 15 до фактического конца. Все после сцены встречи Чарноты с Люськой неинтересно и слабо. Есть пошлость. Зная дальнейшую судьбу возвратившихся на родину казаков, можно ли так аляповато ставить их сцену. И текст тут тоже ужасно фальшивый. (…) Пошловат эпизод с гробовщиком и коллективным самоубийством. Если бы его выбросить, (…) развернуть трагикомически роль Баталова, найти финал для Хлудова и вообще другой финал фильма, четче выстроить драматургию, то фильм мог бы быть превосходным. Насколько мне не понравился «Скверный анекдот», настолько многое пленяет в этой работе Алова и Наумова. В лучших сценах угадан стиль Булгакова: редкая у нас вещь в кино.
24 апр. 1973. Прочитал недавно книгу Ю. Марголина «В стране Зэка». Он польский еврей, просидевший в советских лагерях с 1940 до 1945 года, причем большую часть в Каргопольлаге, а точнее на столь хорошо знакомой мне Круглице. Я прибыл туда (т. е. в лагерь) через четыре года после того, как его увезли, но как же все изменилось. Другая эпоха — канун конца империи Гулага. Уже не было общего голода, резко снизилась смертность, излюбленная тема в бараках уже не жратва, а бабы, режим легче, но строже (…). Марголин талантливый наблюдатель с прекрасной памятью и немного наивный философ. Вообще лагеря были разными и облик их менялся каждые 4—5 лет в целом (и был различным в зависимости от назначения лагеря).
О лагерях нужно писать исторично, иначе можно запутаться и наврать. Пожалуй, «В стране Зэка» — лучшее, что написано о лагере, не исключая Солженицина и Шаламова. Может быть, потому что здесь меньше намеренной «художественности», нет искусственного сгущения, нет придуманных кульминаций. Автор считает,что «зэка» было у нас 10 миллионов. Интересно бы услышать комментарий Соломоника, который мог еще встретиться в лагере с Марголиным.
12 марта. Надо записывать то, что слышишь. Ведь приходится слышать много захватывающе интересного, а кое-какие крупицы могут и пропасть.Рассказ о том, как к Я. Эльсбергу приходили посаженные им (Пинский и др.), о том, как Е. Л. Штейнберг не поклонился ему и пр. Рассказ о смерти Сталина. Будто бы когда его нашли в одной из множества спален его дачи (одинаково оборудованных) после того, как он не вызвал звонком обычного ужина, он лежал на ковре уже мертвый от удара (кровоизлияния), а три дня бюллетеней — это было просто подготовкой народа к этой неожиданности. О том, как боялись взламывать дверь в спальню и как Маленков, которому об этом позвонили, созвал по этому вопросу Политбюро, где это голосовали и как все Политбюро поехал[о] на дачу и там совещалось перед закрытой дверью.
О том, как Берия сказал фразу о тиране и о том, как Ст[алин] будто бы (версия?) приоткрыл глаза, и как Хрущев, встав на колени, слушал биение сердца и видел, что дрожат ресницы. О том (рассказ сына Андреева), жившего в доме на улице Грановского), как в ту ночь он поздно вернулся, а сверху лестницы бежали, одеваясь на ходу, Маленков и Хрущев с искаженными лицами (они жили этажом выше на одной площадке). Будто бы часть этого рассказал сам Хрущев, когда гостил у Шолохова, и его фраза: «Хотите, я расскажу вам, как мыши кота хоронили?» Будто бы Пастернак пишет сейчас пьесу о крепостных актерах. По рукам ходит его стих-ие «Нобелевская премия», говорят — слабое (я не читал), но резко
14 июня. Снился Т. Хренников. Его учитель Б. Я. Шебалин когда-то говорил мне, что он не оправдал его ожиданий и размельчил себя поделками в кино и театре. Но он оказался умен: 25 лет руководит Союзом композиторов и все им довольны. Это наверно рекорд. Не заставляет неумеренно прославлять себя, не гонится за роскошной
жизнью (кажется) и никого не зажимает. Молодец!
28 сент. Вчера пришел № 9 «Нового мира». Воспоминания Микояна на этот раз неинтересны. Зато интересны военные записи Кардина. Или я просто люблю этот жанр?
Еще в № 9 «Нов. мира» интересны воспоминания Атарова о В. Овечкине. Они талантливо написаны и получается эдакий рыцарь без страха и упрека, но… Но я сидел в лагере с его родной племянницей [Ж]еней, у которой была статья «измена родине» за то, что она в оккупации пошла в отряд противовоздушной обороны (девчонкой), чтобы ее не отправили в Германию. И этот высоконравственный дядя не только не похлопотал за нее, но и отказал ее матери (кажется, сестре) в матерьяльной помощи, хотя в те годы много зарабатывал (на посылки). Знает ли об этом Атаров? Вряд ли.
13 окт. Неделя войны уже обошлась Израилю в 2 млрд. долларов.В Москве напротив здания ЦК демонстрировали 3 еврея. За ними наблюдали 5 иностранных журналистов. Забрали и тех и других.
Каков бы ни был результат войны, он не может быть для Израиля полной победой. Слишком много врагов, слишком маленькая территория и слишком малое население. И это как-то повернет проблему эмиграции из СССР. М. б. это тоже манит наших ястребов, если таковые имеются. У меня нет связей в чисто еврейских кругах Москвы: мои друзья евреи все ассимилянты и равнодушны к этому, хотя и они вероятно в душе сейчас сочувствуют Израилю, положение которого может оказаться трагическим. Отдельные военные успехи ничего не решат, а война на истощение будет слишком тяжела для Израиля.
(…)
Израиль сделал огромную ошибку, не вернув захваченные территории. Он был слишком самоуверен и высокомерен. Это черта национального характера.
На западе думают, что мы знали о том, что египтяне готовят нападение. Все возможно.
14 окт. Вечером сообщили, что Евреи подошли к Дамаску на 22 клм. Будто бы прорвать фронт на Суэце египтянам не удалось.
22 окт. Прочитал роман Рыбакова. Когда был[а] написана первая часть, он назывался «Дети Арбата». Сейчас названия нет149. Почти 600 страниц на машинке. Но есть купюры, сделанные чернилами. Листа 23—24. Это не большая проза по словесной ткани: это то, что наши деды называли беллетристикой, но это точно, интересно,
умно и по исторической концепции — верно, что важнее всего. Сталин убедителен. Особенно любопытно описание сибирской политической ссылки в середине 30-х
годов: то, что еще не описывалось. Тут есть свежесть, которой меньше в описании московских ресторанов, впрочем, сделанном со знанием дела. Есть налет поверхностности и большие куски скорописи. Мало ткани прозы.
Но это все же не так важно: это верно и интересно и показывает «зарождение 37-го года» издали, как это и было. Пропущен 17-й съезд и его роль во всем происшедшем. Но отношения между Сталиным и Кировым раскрыты вероятно верно.
Мне лично мало симпатичен А. Рыбаков. Уж больно он ловок издаваться и переиздаваться. Но во всяком случае, это новая разновидность дельца и карьериста, которому важно не только сегодняшнее преуспевание. Ведь роман будет долго лежать в столе и кроме уважения в узких кругах ничего автору не даст. Но м. б. это неверно. Автору еще важно отомщение за сломанную молодость. У Рыбакова злопамятный талант: он ничего не забыл и не простил. Вот это и удивительно: в секретарьяте ССП он голосует, как это нужно начальству, а придя домой, все-таки пишет этот роман. Банально и в угоду моде роман кончается священником и словами о Господе Боге. Это искусственно, тем более, что А. Рыбаков — еврей.
23 окт. По-видимому вчера военные действия на Ближнем Востоке прекратились. (…)През[идент] Никсон готов выдать магнитофонные записи. Думается, гора родит мышь, и в этих пленках м. б. найдут записи похабных анекдотов и раскаты хохота скучающих политиканов. Это было бы занятно.
17 нояб. В литературе маленький скандальчик с посмертно опубликованным стихотворением Я. Смеляков[а], посвященным смерти Маяковского. Опубликовала его Таня Стрешнева, его вдова, эта славная толстуха. Говорят, что она хватилась, когда 10-й сборник «Поэзия» «Мол. Гвардии» еще не вышел, но изъять стихотворение уже
было поздно. В нем есть такие строки: … «Ты б гудел, как трехтрубный крейсер
В нашем общем многоголосьи,
Но они тебя доконали,
Эти лили и эти оси.
Не задрипанный фининспектор,
Не враги из чужого стана,
А жужжавшие в самом ухе
Проститутки с осиным станом…
Для того ль ты ходил, как туча,
Медногорлый и солнцеликий,
Чтобы шли за саженным гробом
Вероники и брехобрики…».
Это конечно посмертное, так сказать, хамство, но есть в этом какая-то гнусная правда, хотя она и перемешана с чем-то низменным. Если бы не было Распутина,
то конец Романовых выглядел бы чистой трагедией. И тут тоже. Впрочем, прогрессивная интеллигенция («либералы») конечно возмущена. Она и так недолюбливала Смелякова, а теперь и вовсе проклянет его, хотя это все и не так просто, совсем не так просто…
19 нояб. Почему-то перечитываю мемуары Ф. Степуна уже в третий или четвертый раз.. и снова то же ощущение правдивости. Пленительно сочетание быта и истории. Вне правды быта история не может быть рассказана правдиво и точно. Пожалуй, Степун повлиял на меня как мемуариста. Впервые я прочитал эту книгу в конце 50-х годов в Спецхране Ленинской библиотеки, а начал писать о Пастернаке в 1963 г. осенью в Загорянской. Женя Пастернак, как-то увидев у меня на столе книгу Степуна (другую), сказал, что С. был внутренне близок Б. Л. Это характерно.
Неприятный лично, хотя и блестящий эгоцентрик. Его мало любили окружающие. Еще история о встрече в начале 1935 года в строившемся у станции Кола лагере, где В. А. возглавлял какое-то строительство, с прислан[ны]м к нему вроде как в ссылку «нач. плановым отделом» А. Г. Шляпниковым. Растерянность обоих. Непонятность появления Ш. — не то присланного на работу, но уже разучившегося работать, не то полу заключенно[го]. Сутырин запросил Бермана. Тот удивился, что там оказался Ш. (какая-то накладка Гулага), и вызвал его в Москву.
Вскоре Ш. оказался в Верхне-Уральском Политизоляторе. Сутырин уверяет, что он и сам, ожидая ареста в 1937 г., все же «верил» в невероятные показания участников процессов и даже в признания своих друзей Авербаха, Киршона и др., и написал Ежову большое письмо. Еще интересный рассказ о знаменитом пленуме ЦК, после которого застрелился Орджоникидзе (февр. мартовском?), куда привезли (из тюрьмы?) Бухарина, произведшего впечатление юродивого, или потрясенного забитостью: обросшего, с мертвенно бледным цветом лица, странно державшегося и то плакавшего, то хихикавшего, и когда ему дали слово, не говорившего, и несшего просто чушь, и даже не поднявшегося на трибуну, а говорившего со ступенек. Знакомый С., передававший это ему, сказал, что Б. производил впечатление распадения личности. История с Корытным, женатым на сестре Гамарника, которая еще жива. Живы и вдова Киршона, и вдова Ягоды, и вдова Авербаха. Об Ягоде С. тоже говорит хорошо, хотя и прибавил, что он «вероятно никогда не будет реабелитирован»...
1939 2 января. Утром звонки из редакций «Литературной газеты» и «Искусство кино».
На днях в Москве происходил странный процесс. Судили английского инженера Гровера, который без разрешения и визы прилетел на стареньком самолете, чтобы вывезти из Москвы свою жену, советскую подданную, которой не разрешали выезд. Он специально для этого выучился пилотировать самолет. Опустился где-то под Смоленском, и его сразу забрали. Вот романтизм ХХ века! Суд приговорил его только к штрафу.
Всевозможные версии о причине ареста М.Кольцова. Говорят, что вслед за ним арестовали и его новую жену Марию Остен, немку, с которой он сошелся в Испании. Будто бы она занималась шпионажем, а он не проявил бдительности. Рисунки Б.Ефимова (брата Кольцова) тоже исчезли в газетах, но он еще не взят. Еще слух об аресте наркомсвязи Бермана, бывшего начальника ГУЛАГа и зама Ягоды. Любопытно, что должность наркомсвязи стала вроде проходной комнаты, ведущей в тюрьму и подвал на Лубянке <...> Одновременно идут слухи о том, что кого-то стали выпускать вдруг <...>
Знаменитый итальянский физик Ферми эмигрировал из Италии.
М.Я.<Шнейдер> советует мне писать не о Суллержицком, а о Мейерхольде. «Вы так много о нем знаете, что грех зарывать это в землю...» Но кто же сейчас напечатает книгу о В.Э.?...
Москва 6 января. Англичанину Гроверу, прилетевшему за женой, разрешили увезти ее с собой. Москвичи растроганы и рассказывают наверно разукрашенную историю, как на днях Гровер был выпущен с Лубянки и отправился за город разыскивать жену, которая почему-то и не подозревала о всей этой комедии. Ох уж эти приступы сентиментальности общественного мнения. Можно себе представить, какой слащавый фельетон написал бы об этом Кольцов, если бы его не упрятали за решетку... <...>
5 июня. <...> Начал перечитывать «Бесы». Вот фразочка оттуда, которую можно бы поставить эпиграфом к целому периоду нашей недавней истории: «Все они, от неумения вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве...» <...>
6 июня. Когда начинаю читать Достоевского, все идет прахом. Читаю снова «Бесы». Только сейчас глубокий смысл этой книги дозрел до исторической яви. Как талант большого художника всегда умнее его ума.
1940 10 января. Сегодня в сводке странная фраза: наши части после боев несколько отошли на восток. Неужели общее отступление? Могучей Красной Армии перед финнами? Невероятно. Мороз не ослабевает. По слухам, из-за недостатка топлива уже третий день стоит «Красный богатырь» и ряд цехов Электрозавода и другие крупные предприятия. Закрыты катки и бани. Трамваи ходят со страшными интервалами. Метро переполнено.
Второй день в булочных почти нет хлеба, не говоря уже о других продуктах. Нынче в метро слышал разговор о том, что на Солянке в очереди замерзла женщина.
Вечером ко мне приехала Надя и привезла мне кучу бутербродов, а я действительно сидел без еды.
Ей надо было вернуться домой, я пошел ее провожать к трамваю, и мы чуть не закоченели, ожидая его чуть ли не полчаса.
У всех настроение уныния. Это все тем более неожиданно, что осень шла под знаком наших бескровных побед и надежд на новые.
Только Надя весела и сияет.
27 января. Утром в читальне. Днем у меня Надя. Обещаю придти к сестре. Вечером в Театр-клубе лекция о Пастернаке. Читаю его стихи.
Со всех сторон слухи о расправе со многими участниками войны в Испании: аресты, исчезновения в лагерях, расстрелы... Это, конечно, чудовищно, но наша привычка к подобному так велика, что мало кто позволяет себе возмущаться: выслушают, промолчат, а некоторые недалекие люди даже восклицают о подлых изменниках....
28 января. Снежно и тепло. На фронтах по-прежнему, т.е., видимо, неважно.
Продолжают забирать в армию все возрасты: на днях взяли из Театр-клуба талантливого парня Цедурского. Продовольственный кризис в Москве не уменьшается, хотя хлеба достаточно. Несмотря на повышение цен, сахара и колбасы в магазинах нет, как нет и водки.
8 февраля. На Карельском перешейке наши войска уже в 5 км от Выборга. Шведы отказали финнам в военной помощи. В газетах передовицы о хозяйственном соглашении с Германией. В них подчеркивается, что это соглашение разрушает блокаду Германии со стороны Англии. Мы будем поставлять в Германию сырье и продовольствие, а она нам машины и военное снаряжение. Упоминания о поставках продовольствия в обстановке продовольственного кризиса внутри страны мне кажутся довольно неосторожными. Бродивший в Москве слух о крушении под Люберцами воинского эшелона подтверждается. Говорят о трех тысячах убитых. Послал письмо Лёве.
Теплая погода сменилась снова морозами, но пока не сильными. У меня вечером Надя.
Слушали с ней по радио трансляцию для Германии «Валькирии». Исполняли артисты Большого театра. Вступительное слово говорил С.М. Эйзенштейн по-немецки. Его назвали доктором искусствоведческих наук. Он должен в следующем сезоне ставить «Валькирию» в Большом театре. Известно, что это любимая опера Гитлера, и, стало быть, все это своего рода политическая любезность. В Берлине поставили «Ивана Сусанина» и выпустили «Тихий Дон».
26 февраля. Весь вечер у меня Игорь. Он только что из Закавказья. Там напряженное положенье. Огромное сосредоточение войск. Ждут провокаций на иранской и турецкой границах. В Батум его не пустили: это сейчас закрытый город. На Кавказе менее голодно, чем в средней России, т.е. почти как в Москве. В Калуге очень плохо. Во многих провинциальных городах закрыты хлебные магазины (в Павлове, в Вятке) и хлеб выдают служащим на предприятиях. В других городах хвосты с ночи. Колхозники бегут в города, и в деревне не хватает рабочих рук.Думаю о Наде. Они живут в казенной квартире, и если семья уедет, то у Нади нет крыши, кроме комнаты Вари, а стало быть, естественно, что она в конце концов переедет ко мне (когда вернется Варя с мужем), и, таким образом, я сам стану семейным человеком, чего я вовсе не хочу, хотя я привык к Наде и она мне мила.
15 марта. Надя ушла рано утром. Простились нежно. Днем я у больного Василия Юрьевича. Он рассказывает, что будто бы, когда уже было ясно, что мы договоримся с Финляндией о мире, на штурм Выборга были брошены тысячи красноармейцев, погибших без всякого смысла, только для того, чтобы рапортовать о победе.
Будто бы конфискована только что вышедшая книга «Записи и дневники» Вахтангова из-за частых упоминаний имени Мейерхольда. Ее отбирали уже с книжных прилавков. Театрам запрещено продавать «целевые спектакли», разные «места ударников» и пр., и это сразу ударило по сборам. Многие театры «горят». «Организованный зритель», который без разбора лопал все, что ему давали, развратил театры, снизил их творческую активность, отучил их думать о зрителе
Звонок с вокзала Нади. Она уехала.
1962 15 апреля. Интересный разговор с М. Ю. Блейманом о 1937 годе. Надо бы его подробно записать. Это всё уже история. Это о встречах с Петром Смородиным в начале 37 года. Он тогда был секретарем Сталинградского обкома. Блейман, Большинцев и Эрмлер приехали, чтобы встретиться с ним, так как это он был прототипом Шахова, героя сценария «Великий гражданин» (какая ирония — судьба Смородина и образ Шахова!) Он в Стал-де пил горькую. Начальник НКВД области Шаров (кажется), красивый интеллигентный еврей. Тоже познакомились. И он тоже запивал, но только в конце месяца почему-то. ..[а его жена простодушно призналась] — это с ним каждый месяц, когда от Фриновского разверстка на аресты приходит... потом его признанье: — Я за полгода здесь в области столько шпионов эстонских посадил, сколько их за всю историю Эстонии у нее не было... Тоже всё понимал. Тоска фатальности. Он — милый веселый молодой человек, любил книги, баб. И его, и Смородина посадили месяца через два. Блейман стыдился своей работы над «Великим гр-м» и говорит об этом прямо.
1964 16 января. Днем обедаю у Эренбурга. Он мило сохранил для меня номер «Леттр франсез». Переводит мне предисловие. И.Г. написал к новому тому мемуаров краткое вступление, еще раз напоминающее, что это только воспоминания, а не история… Он говорит слабо и скептически улыбаясь, что больше не видит никакой логики в том, что происходит: в настроениях верхов, в капризах цензуры. Он это повторяет: логики нет, все случайно. Рассказывает мне о новой последней книге «Люди, годы, жизнь». Он написал 22 главы, осталось 8, в том числе и глава о Сталине. Читает мне куски о Михоэлсе и его смерти, о борьбе с «космополитизмом», о 46-м годе, о разговорах с Маленковым об антисемитизме и пр. .Читает мне кусок из главы о Фадееве, который мне не нравится: он к нему слишком снисходителен.
Говорим о книге Астье о Сталине и вообще о Сталине. Он признает в нем своего рода «гениальность», при всем зверстве, коварстве и злобе. По его словам, все крупные иностранцы, встречавшиеся со Сталиным, были им очарованы. И в то же время он нещадно матерился и был груб с подчиненными и зависимыми от него людьми. Мат вообще процветал наверху, и даже выдержанный Молотов матерился. Он говорит, что только из книги Астье он узнал правдоподобную версию самоубийства Алилуевой. Бухарин рассказывал И.Г., что Сталин очень был тронут откликом Пастернака [на ее смерть] и долго держал его у себя на столе под стеклом, после того уже как вырезка совсем пожелтела. Поэтому он хорошо относился к Б.Л. Тот написал это вполне искренне: это был чистый порыв. О том, как Раск[ольников] приходил к нему в Париже, смятенный от страха и просил совета: возвращаться ли. О том, что предстоит 50 лет азиато-африканского национализма. О Мао и о личном воспоминании о приеме у него.
22 января. Большое впечатление из вчерашних рассказов Ц.И. Кин о дипломате Марселе Розенберге . Сажали не за подозреваемую и потенциальную оппозиционность даже, а за биографии и анкеты.
Помню, как мой отец в 25–26 гг. читал разные обильные воспоминания о конце царского режима — с жадностью, мне почти тогда непонятной. А мне сейчас вдесятеро интереснее все, что постепенно узнается о 34–39 гг.
Сейчас еще можно почти все восстановить, а через десять лет живые свидетели умрут и все будет труднее.
14 февраля. Занялся Кином. Прочитал три десятка его старых фельетонов и все материалы о нем. Странно: мне интереснее писать о его поколении, чем о нем как писателе. Он очень способный, просто удивительно, но едва начинающий выходить из хорошего ученичества: весь — обещание. Любопытно, что в 37–38 гг. погибли все его друзья-однокашники. Т.е. это поколение тоже вырубалось, так что схема из статьи Л. Шаумян хотя и верна во многом, но узка и не обнимает всего процесса. От этого поколения, которое если бы уцелело, сейчас бы правило, оставили с нимбом святого Николая Островского: остальных уничтожили. Но гибель Кина и его друзей вдесятеро трагичнее.
Сам Кин, узнав об аресте одного своего друга, бывшего дальневосточного подпольщика, потом икаписта, сказал совершенно точно: — Это самоубийство! [Видимо, в том смысле, что поколение само убивает себя.] — О, как можно об этом написать. И нужно! В этом поколении была еще одна черта: интернационализм. Недаром столькие из него были инкорами, коминтерновцами, кимовцами [членами «коммунистического интернационала молодежи»]. В год окончания войны Кину было бы 42 года. К этому поколению принадлежит и Казакевич, и не столько биографией, сколько составом крови. Он его последыш.
Это даже занятно, — почему так не тянет меня читать Кафку. М.б. потому, что надоели иносказания. Хочется правды, от которой будет ломить зубы, как от родниковой воды, а это может быть сейчас только документом, мемуарами, публицистикой, очерком, историческим репортажем. На хрена читать «Дым», когда пишутся «Былое и думы»! Поэтому Каржавин и Евтушенко нужнее Ахмадуллиных и Бродских. Блок говорил, что Брешко-Брешковский ближе к Данту, чем Вячеслав Иванов. Ему тогда тоже осточертели иносказания.
В «Новых книгах» объявлен выход «3–4» частей мемуаров Эренбурга с тиражем в сто тысяч. Думаю, однако, что тут будет поступлено так же, как с «Тарусскими стран[ицами]», т.е. выпустят тысяч тридцать и на этом остановятся. Поди — проверь! А № 2 «Октября» тут в киосках еще нет. Вышел ли он?
Возвращаюсь к Кину. Чтобы понять природу таких людей, как он, было бы полезно попытаться понять и природу того, что может быть названо «обаянием Сталина-вождя». Следы этого есть в книжке Ханина. Я говорю не о позднейших бездумных стереотипах, не о крикливых восхвалениях, которыми в 35–36 гг. были полны статьи даже таких людей, как Бухарин и Радек — их неискренность очевидна, — а <об> искренних чувствах всех в нем ошибавшихся, от того, кто ласково называл его «чудесным грузином», до миллионов, искренне его любивших.
1966 Об остротах Ольги Бергольц:- Познание жизни через свадьбу сына товарища П[олянского]; и еще во время речи Фурцевой: — Кухарка, которая не научилась управлять государством.
2 января. Немного простужен. Первая ночь на новой квартире. Хозяйки нет: я один. Сплю хорошо, чуть ли не в первый раз за последние дни. Болит голова и чихаю.
Вчера почти целый день читал №12 «Нового мира».
Рассказы о последнем приезде Десницкого к Горькому. Дом полон каких-то неизвестных людей, которые шляются по комнатам, прислушиваются к разговорам. Г[орький] начинал говорить о разном с Д[есницким] и вс[е] кто-то сразу появлялся. Он досадливо кашлял, не обращали внимания. Тогда он увел Д[есницкого] в сад и там, оглядываясь, конфузливо сказал: — Вот, охраняют, черти драповые… О чем он еще ему сказал, Д. умолчал. Это совпадает с рассказом Афиногенова в дневнике о впечатлении от дома Г[орького] в первые часы после смерти. И еще рассказал Д., Г[орький] в начале 30 гг. все мучился над писанием очерка о Сталине. Ему присылали какие-то материалы, он уединялся, читал их, что-то писал.
Иногда его вежливо спрашивали, о том, как идет дело, а он отделывался общими фразами. И вот, рассказывают домашние, как-то в 35 году (?) он вышел из кабинета и весело сказал, что все уничтожил — и написанное, и «матерьялы» — что получалось уж больно слащаво… и больше за это не принимался. И его не спрашивали. И тут он для Сталина сделался уже только помехой: недаром августовский процесс начался сразу после его смерти, а с него все пошло в убыстряющемся темпе… Говорят, о многом знает (про Г[орького]) старик Г. Шторм, живший у него в доме по месяцам, но молчит. Шкапа тоже знает, но о самом интересном умалчивает. (Рассказы о Д[есницком] — со слов А. Нинова.)
Только сейчас вспомнил, что ничего не записал о слухах вокруг Арбузова (так я далек от этого, что услышав, сразу забыл). Еще в октябре мне сказали, что у него открытый роман с кем-то
1970 6 января. Город Луганск снова переименован в Ворошиловград, академии Генштаба присвоено имя Ворошилова и т. п. Этот фарс повторных переименований во имя человека, который выдал в 37‑м году своих маршалов и генералов палачам, свидетельствует не только о живучей охранительской тенденции, но и о поразительной бедности воображения. Разве нельзя было найти другие способы увековечения памяти, если уж с этим так приспичило? В этом чувствуется жест в сторону Хрущева: на, мол, выкуси…
Знакомство с М. П. Роллан — Майей Кудашевой из мемуаров Эренбурга: маленькой белой старушкой. Говорит, что приехала сюда, так как ей захотелось видеть сосны. Решаюсь задать несколько вопросов о визите Роллана в 1935 г. и впечатлениях от Горького. На обеде у Горького в Горках Сталин, которому рассказали про сына Кудашевой Сереж<у>, которого с женой Г<орький> тоже пригласил на эти дни в Горки, отцом которого был белый погибший офицер, произнес фразу о том, что де, мол, у нас никак не переведутся люди, для которых происхождение человека важнее, чем сам человек. Эта обычная лицемерная ужимка диктатора произвела впечатление. Р. Р<оллану> показалось, что вокруг Горького много «темных людей», что он лишен непосредственной связи с народом и слишком близок к Кремлю…
1971 1 января. Вчера часов в 10 вечера зашел Борис Натанович и потащил к себе, сказав, что кроме него и семьи, никого не будет. Прельщенный индейкой и немного нервничая от непривычного в этот вечер одиночества, я пошел, хотя чувствовал себя неважно (болели сердце и правая нога). Пил немного, но ел с удовольствием. Некое притупление чувств.
После 12 зашли соседи Б.Н.: идущий в гору прозаик Борис Васильев и его жена, дочь старого режиссера Краснянского, с еще какими-то дамами.
Вернулся домой (это рядом — на Часовой) около трех часов ночи.
2 января. Утром заглянул в № 12 «Юности», купленный на днях, и к своему удивлению нашел там стихотворение Д. Голубкова о моей пьесе.
Стихотворение милое и исторически точное.
5 января. Вчера снова был в ЦТСА на «Давным-давно». Зал почти полон. Аплодисменты среди действия, овации в конце. Настоящий успех. Актеры играют все лучше от раза к разу. Были Тихон и Клара Хренниковы. Вызвали и нас с Тихоном. Мы облобызались на сцене к восторгу зала.
Тихон от спектакля в восторге. Он считает, что он возобновлен блестяще. Даже сказал, что за 25 лет после премьеры ЦТСА не сделал ничего лучшего. Клара в антракте громко сравнивала меня с Грибоедовым....
7 января. В Лен-де еще один «еврейский» процесс. Отдал на днях перепечатать «Встречи с Пастернаком», а то у меня не осталось ни одного приличного экземпляра. Ума не приложу — куда все ушли.
8 января. Мороз. Нога все-таки болит. Сонливость. Письма (новогодние) от Л.Я. Гинзбург и В.Т. Шаламова.
Новые вести из Загорянки насчет газа. Завтра там общее собрание. Иду к Ц.И. и от нее звоню Г.М. Токарю, что болен, и передаю ему мой «голос».
10 января. Вчера вечером смотрели с Ц.И. у нее по телевиденью «Гусарскую балладу». Без цвета фильм много теряет. И вообще все в нем (кроме лошадок и погонь с драками) после спектакля ЦТСА кажется жалковатым. Видели вчера фильм миллионы. Любопытно, окажет это влияние на сборы в ЦТСА или нет? Думаю, что не очень, а м.б. даже послужит рекламой. Пьеса куда лучше фильма.
Рязанов мне сказал на премьере спектакля, что теперь он бы поставил ее в кино уже иначе.
Не помню, записал ли, что Сима Маркиш женился на венгерке и уехал совсем в Венгрию. С его лингвистическими способностями ему теперь открыта дорога в весь мир. Человек он образованный, одаренный и умный...
11 января. Говорят, что в провинции очень плохо с продуктами. Даже в Ярославль все возят из Москвы. У винного отдела магазина «Комсомолец» на ул. Черняховского целый день толпа. Одни покупают, другие сдают посуду, третьи что-то ганашат. Невероятное пьянство. Володя Трифонов сейчас живет у Левы. Он пьет. Наверно с ним по слабоволию пьет и Лева.
По правилу: свято место пусто не бывает, думаю о В. Надо тут остановиться. Вчера «скоропостижно» умерла Н.А. Пешкова, вдова сына Горького и по слухам его любовница, а также любовница Ягоды, роковая женщина горьковского дома. Ее там называли «Тимошей».
В 4 часа звонок. Не открыл почему-то. Потом упала записка. Из нее узнал, что это была В...
13 января. Машинистка вернула «Пастернака». После вставок получилось 175 страниц, т.е. более 7 листов.
15 января. Днем явилась врачиха по вызову В. Это меня злит. Потом вахтерша принесла от нее яйца, хлеб и пр. И еще письмо.
17 января. Сегодня утром звоню Юре [Трифонову] и иду к нему поговорить о повести «Ребров и Ляля». Решил сказать ему все, что думаю, откровенно. У него сейчас большой литературный успех и моя критика не должна бы травмировать. Он слушает меня внимательно, почти со всем соглашается, хотя немного и расстроен. Благодарит. В. хорошая девка, но полная глупой активности, самолюбия, обид и пр.
Снегопад. Придумал хороший рассказ о Леве Тооме и Ю. Мориц. То есть это — основа: их отношения, его смерть, его стихи и пр....
18 января. Мне кажется, что вчера я сделал доброе дело — если уговорил Юру основательно переделать повесть. Как будто — уговорил, если он не передумает.
дневник
19 января. Утром пришел № 1 «Звезды» с первой половиной романа В. Каверина «Перед зеркалом». Сразу начал читать и, пока не прочитал, не садился за машинку, не ел, не пил. По-моему, это очень хорошо. Интересно, что сегодня думает Юра о моей критике его новой повести. Будь жива Нина, она была бы мной возмущена и сказала бы: — Он просто тебе завидует. — Или что-то в этом роде.
Я, конечно, третьего дня понимал, что рискую поставить на карту нашу дружбу: иногда дружба лопается из-за более мелких вещей, — но пошел на этот риск, потому что надеялся на себя (что сумею сказать как надо) и на него (он должен бы верить мне: столько переговорено о литературе)...
дневник
21 января. Смутные слухи о разногласиях наверху. По одной, весьма туманной версии, тройка: Мазуров, Полянский и Шелепин хотят свалить Бр[ежнева]. Из этих трех мы что-то слышали только о Полянском — друге Сафронова и Кочетова и тайном покровителе Швецова и «русситов». Шелепин видимо просто честолюбец-политикан. О Мазурове ничего неизвестно. Бр[ежнев] мало популярен, но уж лучше он…
25 января. Ходит по рукам какой-то документ (около листа) — нечто вроде платформы русистов. Каржавин читал и рассказывал Е.А.К. По ее словам, это смесь правды и лжи, критики и националистической демагогии, что-то вроде великорусского фашизма. Если это все так, то вот уже две оппозиционные силы противостоят режиму: либералы-демократы типа академика Сахарова и русисты. Пожалуй, есть и третий оттенок: коммунисты-антисталинисты, апологеты ХХ и ХХII съездов. Это зародыш трех политических партий, оппозиционных правительству. Но пока только именно — зародыш...
26 января. Такое настроение, что могу сделать какую-нибудь глупость. (…) Сегодня в «Сов. культуре» в хронике заметка о «Давным-давно». Пьеса названа «веселой музыкальной комедией». Нехай!
Днем поехал к Н.Я.М. Застал ее больной и лежащей в постели. Сердце. Ждет акций начальства, но храбрится. Привез ей апельсинов и коробку шеколадного набора. Посидел часа два, увидел, что она устала, и ушел. В квартире хаос. Она беспрерывно курит, несмотря на запрет врачей. Все тот же Беломор, что и всю жизнь. Все бесконечно грустно — и она, и я, и разговор об Эмме, и все вокруг…
Н.Я. несколько раз задавала мне одни и те же вопросы, я отвечал, она спрашивала снова, забыв, что я ответил. Шаламов к ней не ходит с тех пор.
Я тоже хорош! Забыл, что вчера в ЦДЛ вечер памяти И.Г. Эренбурга. Надо было пойти.
Вечером приезжает Лева. Поговорили о том и сем. В оценке Юриной повести «Ребров и Ляля» мы сошлись почти целиком. Он тоже сказал Юре все, правда, уже после меня. Он снова сидит в «Нов. мире», временно...
27 января. В «Лит. газете» напечатано открытое письмо к Солженицыну эстрадного певца Дина Рида (?). Конечно, эстрадники не обязаны разбираться в общественной жизни и истории, но А. Чаковский мог бы понимать, что подобное выступление маловесно, мягко говоря. Дин Рид — третьесортный шансонье, мода на которого мимолетна.
29 января. Пришел по почте № 1 нового журнала «Человек и закон». Самое интересное в нем — подробное описание дела убийцы Ионесяна, так взволновавшее Москву. Я как раз в эти дни приезжал из Ленинграда, жил в комнате Оттенов и хорошо все это помню: общий испуг, слухи.
30 января. Купил в «Науке» 14 томов писем Тургенева — безумие при безденежьи.
1 февраля. Говорят, что поэт Н. Рубцов из Вологды, о смерти которого сообщалось, был задушен не то своей женой, не то любовницей. Есть еще страсти на земле
Вчера, наконец, купил 14 томов писем Тургенева, о которых долго мечтал. Я никогда их не читал подряд, а только в случайных публикациях. Интересно! Мое внимание на них обратил Н.Р. Эрдман года 2–3 назад.
У американских космонавтов [на «Аполло-14»] заедает механизм стыковки. Возможно, им придется вернуться обратно без высадки на Луне...
2 февраля. Американские космонавты летят. Выползал из своего уединения. Смотрел в «России» фильм «Бег», похвалами которому полны газеты. Обедал в ЦДЛ. Долго стоял в очереди на такси на Пушкинской площади.
В ЦДЛ -Фильм «Бег» очень неровен. Он одновременно и талантлив, и безвкусен. Ему как бы не хватает умного редактора. В сценарии пропали какие-то важные звенья и вместе с тем много лишнего. Замечательно играет Хлудова Стрженевский. Чар[н]ота — М. Ульянов почти хорош. Однообразен А. Баталов, роль которого деформирована в сторону героическую, чего нет в пьесе. Он внешне похож (по гриму) почему-то на Абрама Эфроса. Местами видна фанера декораций. Массовки хороши. Фильм кончается как художественное целое минут за 15 до фактического конца. Все после сцены встречи Чарноты с Люськой неинтересно и слабо. Есть пошлость. Зная дальнейшую судьбу возвратившихся на родину казаков, можно ли так аляповато ставить их сцену. И текст тут тоже ужасно фальшивый. (…) Пошловат эпизод с гробовщиком и коллективным самоубийством. Если бы его выбросить, (…) развернуть трагикомически роль Баталова, найти финал для Хлудова и вообще другой финал фильма, четче выстроить драматургию, то фильм мог бы быть превосходным. Насколько мне не понравился «Скверный анекдот», настолько многое пленяет в этой работе Алова и Наумова. В лучших сценах угадан стиль Булгакова: редкая у нас вещь в кино.
24 апр. 1973. Прочитал недавно книгу Ю. Марголина «В стране Зэка». Он польский еврей, просидевший в советских лагерях с 1940 до 1945 года, причем большую часть в Каргопольлаге, а точнее на столь хорошо знакомой мне Круглице. Я прибыл туда (т. е. в лагерь) через четыре года после того, как его увезли, но как же все изменилось. Другая эпоха — канун конца империи Гулага. Уже не было общего голода, резко снизилась смертность, излюбленная тема в бараках уже не жратва, а бабы, режим легче, но строже (…). Марголин талантливый наблюдатель с прекрасной памятью и немного наивный философ. Вообще лагеря были разными и облик их менялся каждые 4—5 лет в целом (и был различным в зависимости от назначения лагеря).
О лагерях нужно писать исторично, иначе можно запутаться и наврать. Пожалуй, «В стране Зэка» — лучшее, что написано о лагере, не исключая Солженицина и Шаламова. Может быть, потому что здесь меньше намеренной «художественности», нет искусственного сгущения, нет придуманных кульминаций. Автор считает,что «зэка» было у нас 10 миллионов. Интересно бы услышать комментарий Соломоника, который мог еще встретиться в лагере с Марголиным.
12 марта. Надо записывать то, что слышишь. Ведь приходится слышать много захватывающе интересного, а кое-какие крупицы могут и пропасть.Рассказ о том, как к Я. Эльсбергу приходили посаженные им (Пинский и др.), о том, как Е. Л. Штейнберг не поклонился ему и пр. Рассказ о смерти Сталина. Будто бы когда его нашли в одной из множества спален его дачи (одинаково оборудованных) после того, как он не вызвал звонком обычного ужина, он лежал на ковре уже мертвый от удара (кровоизлияния), а три дня бюллетеней — это было просто подготовкой народа к этой неожиданности. О том, как боялись взламывать дверь в спальню и как Маленков, которому об этом позвонили, созвал по этому вопросу Политбюро, где это голосовали и как все Политбюро поехал[о] на дачу и там совещалось перед закрытой дверью.
О том, как Берия сказал фразу о тиране и о том, как Ст[алин] будто бы (версия?) приоткрыл глаза, и как Хрущев, встав на колени, слушал биение сердца и видел, что дрожат ресницы. О том (рассказ сына Андреева), жившего в доме на улице Грановского), как в ту ночь он поздно вернулся, а сверху лестницы бежали, одеваясь на ходу, Маленков и Хрущев с искаженными лицами (они жили этажом выше на одной площадке). Будто бы часть этого рассказал сам Хрущев, когда гостил у Шолохова, и его фраза: «Хотите, я расскажу вам, как мыши кота хоронили?» Будто бы Пастернак пишет сейчас пьесу о крепостных актерах. По рукам ходит его стих-ие «Нобелевская премия», говорят — слабое (я не читал), но резко
14 июня. Снился Т. Хренников. Его учитель Б. Я. Шебалин когда-то говорил мне, что он не оправдал его ожиданий и размельчил себя поделками в кино и театре. Но он оказался умен: 25 лет руководит Союзом композиторов и все им довольны. Это наверно рекорд. Не заставляет неумеренно прославлять себя, не гонится за роскошной
жизнью (кажется) и никого не зажимает. Молодец!
28 сент. Вчера пришел № 9 «Нового мира». Воспоминания Микояна на этот раз неинтересны. Зато интересны военные записи Кардина. Или я просто люблю этот жанр?
Еще в № 9 «Нов. мира» интересны воспоминания Атарова о В. Овечкине. Они талантливо написаны и получается эдакий рыцарь без страха и упрека, но… Но я сидел в лагере с его родной племянницей [Ж]еней, у которой была статья «измена родине» за то, что она в оккупации пошла в отряд противовоздушной обороны (девчонкой), чтобы ее не отправили в Германию. И этот высоконравственный дядя не только не похлопотал за нее, но и отказал ее матери (кажется, сестре) в матерьяльной помощи, хотя в те годы много зарабатывал (на посылки). Знает ли об этом Атаров? Вряд ли.
13 окт. Неделя войны уже обошлась Израилю в 2 млрд. долларов.В Москве напротив здания ЦК демонстрировали 3 еврея. За ними наблюдали 5 иностранных журналистов. Забрали и тех и других.
Каков бы ни был результат войны, он не может быть для Израиля полной победой. Слишком много врагов, слишком маленькая территория и слишком малое население. И это как-то повернет проблему эмиграции из СССР. М. б. это тоже манит наших ястребов, если таковые имеются. У меня нет связей в чисто еврейских кругах Москвы: мои друзья евреи все ассимилянты и равнодушны к этому, хотя и они вероятно в душе сейчас сочувствуют Израилю, положение которого может оказаться трагическим. Отдельные военные успехи ничего не решат, а война на истощение будет слишком тяжела для Израиля.
(…)
Израиль сделал огромную ошибку, не вернув захваченные территории. Он был слишком самоуверен и высокомерен. Это черта национального характера.
На западе думают, что мы знали о том, что египтяне готовят нападение. Все возможно.
14 окт. Вечером сообщили, что Евреи подошли к Дамаску на 22 клм. Будто бы прорвать фронт на Суэце египтянам не удалось.
22 окт. Прочитал роман Рыбакова. Когда был[а] написана первая часть, он назывался «Дети Арбата». Сейчас названия нет149. Почти 600 страниц на машинке. Но есть купюры, сделанные чернилами. Листа 23—24. Это не большая проза по словесной ткани: это то, что наши деды называли беллетристикой, но это точно, интересно,
умно и по исторической концепции — верно, что важнее всего. Сталин убедителен. Особенно любопытно описание сибирской политической ссылки в середине 30-х
годов: то, что еще не описывалось. Тут есть свежесть, которой меньше в описании московских ресторанов, впрочем, сделанном со знанием дела. Есть налет поверхностности и большие куски скорописи. Мало ткани прозы.
Но это все же не так важно: это верно и интересно и показывает «зарождение 37-го года» издали, как это и было. Пропущен 17-й съезд и его роль во всем происшедшем. Но отношения между Сталиным и Кировым раскрыты вероятно верно.
Мне лично мало симпатичен А. Рыбаков. Уж больно он ловок издаваться и переиздаваться. Но во всяком случае, это новая разновидность дельца и карьериста, которому важно не только сегодняшнее преуспевание. Ведь роман будет долго лежать в столе и кроме уважения в узких кругах ничего автору не даст. Но м. б. это неверно. Автору еще важно отомщение за сломанную молодость. У Рыбакова злопамятный талант: он ничего не забыл и не простил. Вот это и удивительно: в секретарьяте ССП он голосует, как это нужно начальству, а придя домой, все-таки пишет этот роман. Банально и в угоду моде роман кончается священником и словами о Господе Боге. Это искусственно, тем более, что А. Рыбаков — еврей.
23 окт. По-видимому вчера военные действия на Ближнем Востоке прекратились. (…)През[идент] Никсон готов выдать магнитофонные записи. Думается, гора родит мышь, и в этих пленках м. б. найдут записи похабных анекдотов и раскаты хохота скучающих политиканов. Это было бы занятно.
17 нояб. В литературе маленький скандальчик с посмертно опубликованным стихотворением Я. Смеляков[а], посвященным смерти Маяковского. Опубликовала его Таня Стрешнева, его вдова, эта славная толстуха. Говорят, что она хватилась, когда 10-й сборник «Поэзия» «Мол. Гвардии» еще не вышел, но изъять стихотворение уже
было поздно. В нем есть такие строки: … «Ты б гудел, как трехтрубный крейсер
В нашем общем многоголосьи,
Но они тебя доконали,
Эти лили и эти оси.
Не задрипанный фининспектор,
Не враги из чужого стана,
А жужжавшие в самом ухе
Проститутки с осиным станом…
Для того ль ты ходил, как туча,
Медногорлый и солнцеликий,
Чтобы шли за саженным гробом
Вероники и брехобрики…».
Это конечно посмертное, так сказать, хамство, но есть в этом какая-то гнусная правда, хотя она и перемешана с чем-то низменным. Если бы не было Распутина,
то конец Романовых выглядел бы чистой трагедией. И тут тоже. Впрочем, прогрессивная интеллигенция («либералы») конечно возмущена. Она и так недолюбливала Смелякова, а теперь и вовсе проклянет его, хотя это все и не так просто, совсем не так просто…
19 нояб. Почему-то перечитываю мемуары Ф. Степуна уже в третий или четвертый раз.. и снова то же ощущение правдивости. Пленительно сочетание быта и истории. Вне правды быта история не может быть рассказана правдиво и точно. Пожалуй, Степун повлиял на меня как мемуариста. Впервые я прочитал эту книгу в конце 50-х годов в Спецхране Ленинской библиотеки, а начал писать о Пастернаке в 1963 г. осенью в Загорянской. Женя Пастернак, как-то увидев у меня на столе книгу Степуна (другую), сказал, что С. был внутренне близок Б. Л. Это характерно.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2023-07-27 06:49 pm (UTC)LiveJournal categorization system detected that your entry belongs to the following categories: История (https://www.livejournal.com/category/istoriya?utm_source=frank_comment), Литература (https://www.livejournal.com/category/literatura?utm_source=frank_comment), Общество (https://www.livejournal.com/category/obschestvo?utm_source=frank_comment).
If you think that this choice was wrong please reply this comment. Your feedback will help us improve system.
Frank,
LJ Team